Пусть умрёт - [168]

      — Всё было не так, клянусь всемогущими богами! — жарко возразил наемник-дакиец со шрамом через всё лицо. — Он не выиграл ни одной военной кампании... Даже его триумфы были выдуманными. Взять хотя бы хаттов и дакийцев — это мы разгромили его легионы... Подтверди, Сарчебал!

      — Истинная правда, — энергично кивнул его приятель. — А еще поговаривают, что его жена спуталась с кем-то из дворца. Они-то вместе и зарезали ее муженька спящим в постели.

      — Ты лжёшь, варвар! — возмутился один из солдат. — Все предали его... и ближайшие друзья и даже этот, Луций, которому он доверял, как самому себе, и тот перешел на сторону заговорщиков. Видя вокруг измену, император сам вонзил себе меч в сердце.

      — Красиво рассказываешь, но все же его зарезала, как барана, собственная жена, — издеваясь, поддразнил солдата один из дакийцев.

      Тут уж солдат не стерпел. Он, а за ним и его товарищ в гневе вскочили с лавки, схватившись за мечи и намереваясь рассчитаться с обнаглевшими наемниками. Неизвестно, чем бы все это бы закончилось, если бы не Телеф, — подав знак своим помощникам, он бросился их разнимать. К нему присоединился Тертул, и буянов совместными усилиями водворили на свои места.

      Когда страсти немного улеглись, Телеф, желая разрядить раскаленную атмосферу, и никогда не упускающий случая подначить кого-нибудь, пряча ухмылку, задал вопрос укутанной до глаз в темную стОлу древней старухе, сидящей поодаль:

      — А что скажешь ты, Сибилла?

      — Сбылся сон императора, — произнесла она с витающей на губах улыбкой. — Огромный синий камень на рукояти меча, пронзившего ему горло…

      — Какой такой камень, причём тут камень? Что за вздор ты опять несешь, Сибилла? — воскликнул Телеф и уже собирался, как обычно, поднять ее на смех, как вдруг послышался окрик Тертула:

      — Погоди-ка, Телеф! — прервал он и обратился к Сибилле: — Откуда тебе известно про меч и про камень, старуха?

      Старуха не удостоила его ответом. Все зашумели, было, стали возмущаться, но хорошо зная ее упрямый нрав, поняли, что она больше не издаст ни звука.

      Тогда слово опять взял Тертул:

      — То, что вы тут несете — изрядная чушь, — начал он важно.

      Крикуны примолкли и повернулись к нему. Уже успел пронестись слух, что молодой центурион состоит в родстве, хотя и дальнем, с женой нового императора. Одно это придавало ему особую значимость в глазах собравшихся. По таверне разнеслось:

      — Тертул!

      — Пусть скажет центурион.

      — Дайте рассказать Тертулу — он знает что говорит.

      Тертул, наконец почувствовав внимание, выдержал многозначительную паузу и, оглядев притихшее общество, сказал:

      — Клянусь Марсом, старуха права. Не знаю, откуда ей это ведомо, но она права... Домициану привели кифаристов, поэтов, колесничих, отличившихся на последних ристаниях, и еще... гладиаторов, показавших особое мастерство во время игр. Он пожелал отобрать из них лучших для императорских школ. Когда дошла очередь до гладиаторов, один из них сорвал со стены меч и бросился на императора. Стража, находящаяся здесь же, ничего не смогла сделать. Он был так стремителен, что, заколов четырех солдат, всадил меч императору в горло... И самое главное, как утверждают, рукоять того меча была украшена синим камнем.

      В этом месте все опять оборотились к старухе. Послышались возгласы удивления и отовсюду посыпались вопросы:

      — А гладиатор? Что сталось с ним? Его убили?

      — Трудно сказать, братцы. На шум сбежалась вся дворцовая стража. И тут такое началось! Похоже, многие из них были заодно с заговорщиками. Во всяком случае, в неразберихе, которая там случилась, трудно было что-то понять. Кто говорит, гладиатора убили. Утверждают даже, что сами видели его обезображенный труп. Другие клянутся, что он, продолжая неистово сражаться как будто опоенный каким-то зельем, умножающим силы стократно, и уложив своим мечом еще десяток солдат, скрылся из дворца...

      Все как-то сразу поверили в версию Тертула. Отбросив досужие — один нелепее другого — вымыслы, бродившие по городу со вчерашнего дня, принялись жарко обсуждать его рассказ.  То тут то там возникала перебранка между сторонниками и противниками бывшего принцепса.

      В общей шумихе не принимали участие лишь двое — молодой мужчина и девушка. Они сидели в дальнем углу комнаты по соседству со старухой Сибиллой и, старясь не смотреть в сторону горлопанов, молча поглощали выставленную перед ними еду. Девушка была облачена в груботканую хламиду неброского цвета, а на ее спутнике поверх не подшитого хитона был наброшен солдатский сагум. Рассмотреть подробно их лица в полумраке таверны не представлялось возможным, да и, честно говоря, никто и не обратил бы на них внимание, если бы не порядком набравшийся Полибий.

      — Ты здешний, братец? — заплетающимся языком поинтересовался он, обращаясь к мужчине. — Что-то раньше я не встречал тебя здесь.

      — Трудно рассчитывать на то, что упомнишь наперечет всех жителей столь большого города, — неохотно ответил тот, продолжая трапезу, не поднимая головы. Лишь быстрый, как молния, взгляд сверкнул из-под бровей. Но, впрочем, это осталось никем не замеченным.