Пусть простить меня невозможно - [64]

Афган кинул конверт на стол.

— Твари снимки сделали — прислали матери. Там видно, где детей держат. Если знаком с помещением, может, признаешь место. Мне тоже знакомо, но я больше по местности, чем по самому зданию.

Андрей открыл конверт и достал фотографии, сильно сжал челюсти, и рука со снимком слегка дрогнула:

— Ублюдки! — несколько минут рассматривал, потом опустил руку и сжал переносицу двумя пальцами, — думаю, это на втором этаже, где офисы. Там есть подсобное помещение. Если слева от здания осталась пожарная лестница, то можно по ней сразу туда попасть. Но они наверняка снизу пасут и по периметру. Смотри, Макс, видишь, там окно видно и часть забора. Но это другая сторона здания.

Передал Максу снимки и тот грязно выругался, когда посмотрел на фото.

— Ахмед, мразь, ничем не гнушается. Беспредел устраивает. Не по понятиям это — детей трогать. Вижу. Если они расставили своих по периметру, мы можем растянуться и снять всех по одному. А потом через забор и на второй этаж.

— Если спалимся раньше времени, подвергнем риску детей.

— Не спалимся. Там собак нет? — Макс посмотрел на Руслана.

— Нет, не видел. Я два часа там крутился. Все, как ты говоришь, Зверь. Они по периметру стоят и двое наверху. Я видел фигуры в окнах.

— В окнах, говоришь? — Андрей несколько секунд смотрел на Макса, постукивая пальцами по столу, — Афган, снимешь их первыми со снайперской. А ты, Рус, по лестнице полезешь в окно. Если их там не двое, добьешь остальных, пока мы внизу подчистим. Все погнали. На месте разберемся.

— Стоять! Погнали они! Еще раз местность осмотрите. Вас послушать — все так просто, и Ахмед вас там не поджидает. Нельзя недооценивать противника. Никогда нельзя. Вы его ответку должны просчитать на десять ходов вперед, и тогда есть шанс, что один из них будет верным. А вы сразу сломя голову в самое пекло. Начертите план местности, я посмотрю.

Андрей набросал шариковой ручкой схему на листке бумаги, а Руслан отметил в каких местах видел охрану и сколько человек засветились в окнах наверху. Ворон долго рассматривал чертеж:

— Значит так, вы должны все одновременно делать — как только Афган возьмет цель и снимет тех, кто на втором этаже, вы должны обезвредить всех, кто внизу стоят по периметру здания. Синхронно. Все вместе, чтоб никто не вякнул и никого не предупредил. В этот же момент Бешеный уже должен быть на втором этаже. Одна машина пусть ждет с заведенным двигателем. Как только детей вынесут — сразу срывается с места, а вы за ними следом. У вас на всё про всё минут двадцать — тридцать. Ближайшее отделение где-то в нескольких километрах оттуда — вызовут ментов, а их точно вызовут после перестрелки, и у вас будет время свалить. Ахмеда явно кто-то с верхушки покрывает. А вот теперь идите.

Руслан подошел к Ворону и достал из-за пазухи тонкую папку. Протянул Савелию.

— Здесь подписанные бумаги. Имя не проставлено. Я хочу, чтобы компания принадлежала вам. Отец бы одобрил мой выбор.

Ворон долго смотрел Руслану в глаза, а бумаги не брал.

— Значит, решил отойти окончательно? Повоевать не хочешь?

— Довоевался уже. Один в поле не воин.

— Так ты не один теперь.

— Я терять больше не хочу. Ни ради чего. Ни ради отца, ни ради компании. И Ахмеду не хочу отдать. А один я с ним не потяну.

— Я подарки не люблю принимать, сынок. За все в этой жизни платить надо. Я куплю ее у тебя. Мы с твоим отцом давно думали об этом. Да все как-то мне не с руки было, да и он не торопился. Но куплю после того, как все это утрясется, и ты еще раз хорошо подумаешь. Пока что скажу, что защиту гарантирую и тебе, и семье твоей.

— Спасибо, — Руслан пожал руку Ворона.

— Спасибо не булькает, — Ворон усмехнулся, — коньяк будешь должен. Итак, не геройствовать там, вы, трое. Чтоб все живыми вернулись. Фаину с собой берите.

Афган, меня в курсе всего держи.

Когда уходили, Руслан к Оксане зашел, на пороге постоял, глядя на ее силуэт на постели. Она не обернулась, а он не позвал. Только смотрел, как ее волосы разметались по подушке и слегка вздрагивают плечи. Плачет. Наверное, хорошо, что плачет. Страшно, когда молчала и слова сказать не могла. Если плачет, значит, отходит понемногу. Ему до боли хотелось подойти, но он не сделал ни шагу, только пальцы уже в который раз в кулаки сжал.

Когда вышел и дверь тихо прикрыл, подумал о том, что вот это и есть конец, и не тогда, когда она упрекала и плакала, и даже не тогда, когда увидела его с Ларисой, а именно тогда, когда эти слова страшные в машине сказала. Потому что в этот момент была искренней. Ненавидит и жалеет. Жалеет, что вернулся к ней, а возможно, и жалеет, что жив остался. Любая мать всегда выберет детей, и он понимал её. По крайней мере старался понять.

— Ей станет легче. Через час где-то лекарство подействует, возможно, она уснет.

Обернулся к невысокой женщине, которую Афган и Ворон называли Фаиной, и едва заметно кивнул. Не станет. Пока детей не вернет, не станет ни ей, ни ему.

В машину садился и на окна посмотрел — на секунду показалось, что силуэт заметил, но только на секунду.

ГЛАВА 19

Я отпустила штору и прислонилась к стене, закрыла глаза. У меня в голове проносились все эти два года. Вспышками, картинками и обрывками. Голоса детей, их смех и слёзы, прикосновения, запах. Какие-то фрагменты, которые я считала, что забыла или они незначительные. Память впрыскивает мне яд воспоминаний бешеными дозами, без передышки. Я сказала Руслану, что ненавижу его, но это ложь. Я бы никогда не смогла его ненавидеть. Я ненавижу себя. За то, что оставила их там одних. По сути ни ради чего и ни ради кого. Ему не нужно было мое присутствие здесь, и он дал мне это понять с первого же дня, а я упрямо продолжала оставаться и не почувствовала, что там что-то не так. Поверила матери. Слишком была занята своей личной жизнью, а она не стоит и гроша ломаного без детей.