Пусть поднимется ветер - [4]

— В войне, — шепчет Оз, — должны быть принесены жертвы.

Он поднимает свой желтый шип, едва справляясь с дрожью, и осматривает его частично со страхом, частично с ужасом, но в большинстве это было какое-то другое чувство. Мне требуется секунда, чтобы понять, что это благоговение.

Одри предупредила его, что сила боли — это как наркотик… тяга, которая питает сама себя, становится хуже каждый раз, когда ее используют.

— Ты должен остановиться Оз, — говорю я. — Ты заблуждаешься, если думаешь, что сила не развращает тебя.

Смех Оза звучит как раскат грома:

— Единственный, кто заблуждается, это ты, если действительно думаешь, что я собираюсь позволить нашему будущему королю сбежать на самоубийственную миссию.

— Это угроза? — спрашиваю я, обращая внимание на то, как он опустил разрушенный ветряной шип, целясь прямо мне в грудь.

— Считай это приказом.

Я смотрю на Солану, которая выглядит столь же опасной, как шипящий котенок. И Арелла все еще на земле цепляется за кожу, ей плохо от боли ветра. Так… Оз может иметь свое мнение о моем прикрытии.

Но я все равно пойду.

— Я тебя не боюсь, — говорю я ему, призывая ближайший Восточный ветер.

— Ты не столь силен, как считаешь, — предупреждает он.

— Забавно, ведь о тебе я думаю то же самое.

Он сжимает кулак сильнее вокруг шипа, и я готовлюсь к его броску. Таким образом, я полностью захвачен врасплох, когда он разрушает другой порыв и посылает его сбить меня с ног.

Я скольжу по траве, осторожно стараясь защитить травмированную руку, когда прошу у своих инстинктов команды, которые я могу использовать, чтобы принять ответные меры.

Другой разрушенный порыв врезается в меня, прикрепляя к земле и давя на мою грудь и горло, перекрывая мне кислород.

Голоса кричат вокруг меня… Солана? Арелла? Я не могу сказать. Ревущие ветры сметают их, когда мир становится мягким туманом.

Непосредственно перед тем, как темнота глотает меня, давление ослабляется достаточно для того, чтобы я перекатился на бок, я кашляю и стараюсь отползти, пока я не вполне уверен, я избит и внутри, и снаружи.

Оз склоняется надо мной, когда я лежу в грязи, как разломанная мельница.

— Пора признать, твои силы бесполезны, Вейн. Отряхнись и отдохни перед долгим обучением. Все Силы Бури… включая тебя… должны научиться использовать силу боли.

Глава 4 ОДРИ

Восточные ветра вокруг меня нашёптывали слова успокоения и уверенности.

Оставайся спокойной.

Надейся.

Верь.

Но, когда окончательные нити тьмы исчезают, становясь серым утром, их песни меняются на фразу, от которой меня знобит гораздо сильнее, чем от холодного воздуха.

Он идет.

У меня едва хватает времени, чтобы понять слова, прежде чем порывы улетают, исчезая в невидимых трещинах, они ушли и оставили меня ни с чем, кроме эха поднимающихся по ступеням башни шагов.

Я встаю полная решимости встретиться с Райденом лицом к лицу, сильная и уверенная в себе. Но не могу удержаться и отступаю на шаг назад, когда его высокая фигура появляется во тьме.

Большая часть башни была занята моей камерой, но за решетками было достаточно места для Райдена в меховом плаще, его длинные светлые волосы взбивали разрушенные ветра, силуэт вырисовывался в лучах рассвета. Когда он изучал меня, на его лицо читалось больше любопытства, нежели страха.

Он пришел без охраны и без оружия… но они были ему не нужны. Одно тщательно подобранное слово могло заставить его ветры избить меня, сломать меня, разрушить меня миллионом невообразимых способов.

Я видела последствия его методов не понаслышке, и только воспоминания о тысячах отверстий, просверленных в теле Астона, достаточно, чтобы у меня задрожали колени и так сильно, что мне понадобилось время, чтобы прийти в себя у ледяной стены.

Астон был простым захваченным из Сил Бури, а не тем, кого Райден подозревал в разговорах с Западным ветром.

Я сильнее этого.

Так и есть.

— Похоже ты замерзла, — говорит Райден, на его губах играет намек на улыбку. — Не могу сказать, что виню тебя. Сколько лет ты провела, потея в этой пустыне?

— Почти десять лет.

Я чувствую намек гордости, когда его улыбка исчезает. Он, должно быть, думал, что мы постоянно перемещали Вейна, постоянно бежали, чтобы нас не нашли. Но устроить Вейна, чтобы кустарники скрыли его так хорошо, чтобы нам не пришлось принимать крайние меры. А Райден клюнул на уловку моей матери и думал, что Вейн умер при нападении. Он узнал правду всего четыре года назад, когда сломал Астона и Северного во время допросов.

Он не сломает меня.

— Где Гас? — спрашиваю я, готовясь к худшему ответу.

Улыбка Райдена возвращается:

— Сначала мои вопросы.

Он шипит слово, и порыв бросается ко мне.

Я расправляю плечи, ожидая боль, но ветер мягкий, как перышко, и теплый, как солнечный свет. Обволакивает мое тело, как шелк, и опускается под мою кожу, успокаивая нервы, облегчая боль. Даже рана от ветрореза на боку — рана, оставшаяся от противостояния с Райденом в долине — кажется успокаивается под повязкой.

Вздох слетает с моих губ, и улыбка Райдена расширяется:

— Лучше?

Я киваю ему даже при том, что он этого не заслуживает.

Порыв — разрушенный Южный без голоса и желания, не более, чем раб Райдена.