Пусть любить тебя будет больно - [8]

– Нет, – выгибаясь, срываясь на крики, чувствуя, как уносит, как плавится и горит сознание, я уже не иду ко дну, а взорвалась там, внизу, на миллиарды звезд наслаждения, агонизирую, содрогаясь в конвульсиях счастья и похоти, затмевающей и рассудок, и логику. Где есть любовь, логика отсутствует напрочь. Только голые эмоции и дикое желание не ошибиться, верить, не соскочить с крючка, а намертво на нем повиснуть, забывая о том, что еще ни один улов не остался на удочке, как, впрочем, и не остался в живых…

* * *

Пускает кольца дыма в потолок, прижимая меня одной рукой к себе, а я смотрю на его профиль, и чувство тревоги внутри не проходит. Злость витает в воздухе запахом секса и адреналина, оставляя после себя только горечь и понимание, насколько он истощен за эти дни. Как будто повзрослел на несколько лет. Куда-то отходит обида, за черту, где сердце сжимается, потому что начинаешь ощущать его боль, спрятанную за какой-то каменной стеной сдержанности. Провела пальцами по его щеке.

– Я хотела быть рядом.

Повернулся ко мне и поцеловал в глаза.

– Я знаю. Прости.

И все равно не со мной, где-то там далеко в своих мыслях. Прижимаюсь сильнее, чтобы почувствовал – насколько я рядом. Не физически, а эмоционально.

– Что теперь будет?

Нахмурился и молчит, а мне страшно еще что-то спрашивать, потому что ответы могут по камню воздвигнуть стену между нами.

– Отца и мать убили. Их застрелил какой-то ублюдок за считанные часы до моего прилета. Приедь я на сутки раньше…

Теперь молчу я… тот самый момент, когда интуиция подсказывает, что пока он говорит, надо слушать… Та самая тонкая ниточка близости, умение держать паузу, где иногда соло все равно продолжает оставаться дуэтом, потому что даже тот, кто молчит, участвует не меньше того, кто говорит.

– Кто и почему, не знаю. Пока не знаю. Я должен в этом разобраться. Отец оставил много нерешенных вопросов, непогашенных кредитов.

И мы оба понимали, что он сейчас говорит лишь о вершине айсберга.

– Он знал, что ты отошел от дел, – тихо напомнила я.

– Я не могу отойти от дел, Оксана. Это не просто – взять и уволиться с опостылевшей работы.

Напряглась, чувствуя, как быстрее начинает биться сердце.

– А что это, Руслан?

– Это империя Царева, которая теперь принадлежит мне целиком и полностью со всем легальным и нелегальным бизнесом, – ответил Руслан. Спокойно, но пальцы сжали мои голые плечи сильнее.

– Ты говорил, что все это тебя не интересует, что ты далек от этого с того момента, как я появилась в твоей жизни. Ты… обещал мне, Руслан.

Затянулся сигаретой, все так же глядя в потолок.

– Есть обещания, которые невозможно сдержать, и не потому, что не хочешь, а потому что они обесцениваются, Оксана.

– Обещания, данные мне и детям, обесценились? Обещания, от которых зависит наша жизнь и твоя?

Освободилась от его рук и села на постели, потянулась сама за сигаретой, чувствуя, как меня начинает знобить. Уже не предчувствие, а понимание того, что ничего не осталось в прошлом, даже хуже: прошлое – сказка по сравнению с тем, что надвигается на меня. На нас.

– Именно потому, что от этих обещаний зависит ваша жизнь.

Я нервно усмехнулась. Наша жизнь была бы в безопасности, если бы Руслан никогда больше не возвращался сюда и окончательно отошел от криминального мира, в котором увяз его отец по горло. Не может быть, чтобы он этого не понимал.

– Я должен во всем разобраться, найти ту тварь, что убила отца и мать. Это мое единственное желание на данный момент, и твое присутствие здесь может помешать мне.

– Найдешь, а дальше, Руслан? Спустишь курок? Как на той парковке полтора года назад? – от его слов, что мое присутствие только помеха, в горле запершило. – Или это все же твое давнее желание прийти к власти наравне с отцом? Извечная конкуренция, в которой раньше ты был просто сыном Царя, а теперь сам стал Царем?

После этих слов повисла тишина. Бывают фразы, сказав которые сразу же жалеешь о том, что они вырвались, но уже поздно. То самое оружие, которое люди дают нам сами, доверяя свои эмоции, не предполагая, что мы используем их в тот момент, когда они меньше всего этого ожидают. Пощечина звонко рассыпалась резонансом по комнате. Моя пощечина ему. Скрипнула кровать, и я скорее поняла, чем услышала, что он встал.

– Это мое желание разобраться в том, кто убил моих родителей, мое желание оградить вас от последствий этого убийства и, да, мое желание продолжить дело отца, а не трусливо отойти в сторону. Ты или не понимаешь этого, или упорно не хочешь понимать, устраивая истерику.

Обернулась к нему, натягивая на себя одеяло.

– Трусливо? А как же мы, Руслан? Мне теперь бояться каждого шороха? Ты приставишь ко мне охрану, к Ване и Русе? Чего ожидать мне? Я надеялась…

Он резко дернул воротник рубашки, поправляя его и начиная застегивать пуговицы. Такой родной и в то же время сильно изменившийся за эти дни, словно даже немного чужой.

– На что ты надеялась? Это был твой выбор. Добровольный. Я не тянул тебя за собой насильно, я предоставил тебе право выбора. Ты знала, кто я, чем дышу, чем живу.

– Нет, – я отрицательно качала головой, чувствуя, как глаза наполняются слезами от бессилия, – ты не оставлял мне выбора. Это был твой…