Пушкинский вальс - [35]

Кровь отлила у нее от лица. Сердце застучало редко и тупо, словно хотело пробить грудную клетку.

«Все кончено. Окончательно кончено все! Нельзя больше жить. Все кончилось», — бессмысленно вертелось в мозгу, пока, не смея взять в руки газетный лист, Настя силилась вникнуть в фельетон Абакашина, где он негодовал и острил по поводу знаменитой (в кавычках) сборщицы Галины Корзинкиной, которая вчера отличилась (в кавычках). Что за пример для нас, кто недавно пришел на завод, для ученицы, от которой нам стало известно…

И дальше и дальше в этом же духе.

«Нельзя больше жить! Надо уйти! Надо бежать!»

Но Настя не двигалась с места. На нее нашло отупение. Кончилось, кончилось, кончилось… «От которой нам стало известно…»

Весь завод читает фельетон Абакашина. Вот он, гром! А хороша штучка, эта ученица Корзинкиной? «Галина, не могу больше жить. Я действительно не могу. Вообще не могу, не только у нас на заводе».

Она сидела на табурете возле столика Василия Архиповича бог знает сколько времени, окаменев. Наконец он подошел, обдумав, должно быть, свою речь.

— Товарищ Андронова, — не суровым, а каким-то непривычным для него сконфуженным тоном начал он, садясь против Насти и избегая смотреть ей в глаза, а уставив замороженный взгляд выше переносицы, в одну точку. — Товарищ Андронова, в вашем праве использовать прессу для разоблачения и борьбы… Я сам комсомолец и понимаю значение прессы и принципиальной борьбы… и сделаю выводы… Я рассчитывал, Корзинкина идет на подъем… но этот вопиющий и неслыханный факт, освещенный на страницах газеты… Хотя Корзинкина исправила брак… тем не менее… но…

Оказалось, он не подготовился к речи. У него в голове неразбериха, и нет позиции и своего авторитетного мнения, ему противно, противно, противно, и все! Напрасно он тогда послушался начальника кадров, подсунули ему змею подколодную. «Вместо того чтобы поставить вопрос напрямик перед бригадой и той же Корзинкиной, потихоньку в многотиражку и шепотком? А кто тебе велел Корзинкиной подчиняться, если видишь, что девчонке дурь в голову кинулась? Кто тебе велел ее подменять, когда руки — крюки? Корзинкина одна за вину отдувайся, а ты в сторонке, ты ни при чем, ты чистенькая, ты ангелочек?» Он передвинул лупу на лбу и, ненавидяще глядя в переносицу Насти:

— А все-таки подлость!

— Подлость! — крикнула Настя. — Василий Архипович, милый, дорогой, научите, как быть?

Он вытаращил на нее глаза.

В это время заиграло радио. Передавали музыку для производственной гимнастики. «Руки на бедра! Раз-и-два. Приседание. Раз-два-и…» — приятно и звучно дирижировал дикторский тенор.

На десять минут бригада превратилась в гимнастический зал. Василий Архипович усердно приседал вместе со всеми, вращал корпусом и в изумлении косился па Настю, которая одна оставалась сидеть. По ее щекам медленно стекали крупные слезы. Василий Архипович почувствовал вдруг освобождение, непонятную легкость. «Змея подколодная» плачет!..

Но весь этот день был полон неожиданных событий. Гимнастика продолжалась. «Руки вверх, наклон в стороны. Вправо, влево, раз, два, три!» — дирижировал жизнерадостный тенор, когда посреди музыки раздался громкий голос Галины:

— Товарищи! А где наш Давид Семенович?

Старого декатажника не было.

— Не срывайте оздоровительных упражнений, Корзинкина! — строго остановил мастер.

— Подумаешь, упражнения! Где он? Почему его нет? — Галина бросила гимнастику и, лавируя между лесом плавно колыхавшихся рук, шла к столику Василия Архиповича.

«Прошу не вносить беспорядок, товарищ Корзинкина!» — хотел прикрикнуть Василий Архипович, но беспорядок разразился внезапно.

— Рисуешься, Галина, заботами о Давиде Семеновиче, — как всегда хладнокровно и веско промолвила Пазухина. — Лучше позаботься, чтобы нас на весь завод не срамить.

Галина круто обернулась. Веснушки ее побледнели.

— Тебя, Пазухина, не осрамишь, ты у нас монумент.

— Дело не во мне, а в бригаде. После сегодняшней газеты вправе мы объявить, что боремся за коммунистическую? Из-за тебя на всей бригаде пятно.

С этого началось. Кто-то раньше срока выключил радио, гимнастика полетела насмарку; подвернись в ту минуту начальник цеха или другое начальство, доверие к Василию Архиповичу подорвано, подорвано безвозвратно! Доконает его эта бригадочка миленькая со своим десятилетним образованием и вольностями!

Со всех сторон неслись крики и неорганизованные реплики, так не любимые Василием Архиповичем.

— Не то пятно увидела, Пазухина!

— Она рада, что Галину подрезали. А что ей еще.

— Ей с многотиражкой спорить нельзя: там ее портреты печатают.

— Пазухиной и коммунистическая для того нужна, чтобы самой вперед выскочить. С Андроновой под руку. А мы не доросли.

— Пусть нам скажут: одно перевыполнение на коммунистическую тянет или еще что? А пока погодим.

Словом, в бригаде Василия Архиповича разбушевалась стихия. Он, красный как рак, не знал, чем утишить страсти, пока не сообразил пустить в ход конвейер.

— Вопрос о коммунистической бригаде обсудим на комсомольском собрании. По рабочим местам! Пускаю конвейер.

Конвейер заработал, и в бригаде восстановился порядок. Только Галина замешкалась возле столика мастера. Стояла, некрасивая, оттопырив нижнюю губу, и чертила пальцем на столике зигзаги.