Пушкин в 1836 году - [46]

Итак, 11 или 12 ноября В. А. Жуковский, по-видимому, ещё раз встретился с посланником. Но теперь соотношение сторон изменилось: Жуковский взял инициативу в свои руки, а Геккерн вынужден был пойти на новые уступки. Барон уже успел убедиться, что Пушкин разгадал его игру и без серьёзных гарантий на переговоры не пойдёт.

Во время этой встречи Жуковский предложил Геккерну официально объявить самому Пушкину, что его приёмный сын собирается жениться на Екатерине Гончаровой и что он, посланник, даёт согласие на этот брак. Со своей стороны, Жуковский обещал, что все посвящённые в дело лица будут хранить в тайне историю с вызовом. Он писал об этом Пушкину: «Я дал ему совет поступить так {…} основываясь на том, что если тайна сохранится, то никакого бесчестия не падёт на его сына» (XVI, 185). Таким образом, в форме совета Жуковский высказал очень существенное требование: поручиться перед Пушкиным своим словом посланника, что эта свадьба состоится.

Геккерн вынужден был последовать совету Жуковского. Однако посланник, в свою очередь, потребовал гарантий: он заявил, что Пушкин должен подтвердить отказ от вызова официальным письмом.

Перелом в ходе ноябрьской дуэльной истории произошел 12 ноября. В этот день Пушкин дал согласие на встречу с бароном Геккерном. Вся семья взывала к его великодушию, умоляя не мешать счастью Екатерины, и Пушкин уступил. О том, что это произошло 12-го, мы знаем из письма, которое Геккерн написал Е. И. Загряжской рано утром 13 ноября.[253] Барон начал это письмо так: «После беспокойной недели я был так счастлив и спокоен вчера вечером, что забыл просить вас, сударыня, сказать в разговоре, который вы будете иметь сегодня, что намерение, которым вы заняты о К.{атрин} и моём сыне, существует уже давно…». Значит, накануне вечером Геккерну стало известно, что Пушкин согласился начать переговоры.

Письмо это свидетельствует также и о том, что, идя на уступки, посланник продолжал твёрдо отстаивать свою версию о давно возникшем намерении Дантеса жениться на Екатерине Гончаровой. Этому пункту он придавал особенное значение. Барон понимал: если в обществе распространится слух о том, что предложение было сделано после вызова, Дантес окажется в смешном и постыдном положении и тогда весь этот план, разработанный для предотвращения дуэли, обернётся против самих Геккернов.

Неизвестно, поверила ли Загряжская объяснениям барона. Уяснить себе истинное положение дел в те дни было нелегко даже близким людям, тем более что Екатерина, очевидно, поддержала версию Геккернов.

13 ноября днём, как было условлено, поэт встретился с Е. И. Загряжской. Загряжская заверила Пушкина, что о помолвке будет объявлено тотчас же по окончании дела, что посланник готов в том лично поручиться своим словом, но требует полного соблюдения тайны. Пушкин дал согласие на свидание с Геккерном. Встреча, во время которой обе стороны должны были сказать решающее слово, была назначена на следующий день.

После разговора с Загряжской Пушкин зашёл к Карамзиным. Это было днём. В гостиной он застал только Екатерину Андреевну и Софью Николаевну. Видимо, дамы стали его расспрашивать, и вот впервые за истёкшие десять дней поэт заговорил с ними откровенно о том, что произошло. До сих пор никто в доме Карамзиных не знал о предстоящей дуэли. Теперь, когда Пушкин решил отказаться от поединка, он рассказал Екатерине Андреевне и присутствовавшей тут же Софи о своём вызове и обо всех манёврах, предпринятых Геккернами. Пушкин искал понимания и надеялся, что Карамзины, когда узнают правду, поймут его лучше. Эта же надежда толкнула его на другой день к Вере Фёдоровне Вяземской, с которой он издавна привык быть откровенным.

Пушкин не считал, что он должен хранить дело в тайне даже от самых близких людей. Ему было важно, чтобы именно в этом кругу, где вся молодёжь была дружески расположена к Дантесу, знали, каков он на самом деле.

Вечером 13 ноября к Карамзиным заехал Жуковский. Узнав о состоявшемся днём разговоре, он пришёл в ужас. Жуковский испугался, что всё опять разладится. Он заклинал обеих женщин не рассказывать о вызове ни одной живой душе, объяснив, что Пушкину с Дантесом «непременно надо будет драться, если тайна теперь или даже и после откроется» (XVI, 186).

На рассвете 14 ноября Жуковский написал Пушкину ещё одно большое письмо.[254] Оно было полно укоризн и беспокойства: «Ты поступаешь весьма неосторожно, невеликодушно и даже против меня несправедливо. За чем ты рассказал обо всём Екатерине Андреевне и Софье Николаевне? Чего ты хочешь? Сделать невозможным то, что теперь должно кончиться для тебя самым наилучшим образом…» (XVI, 185). Жуковский настоятельно требовал от друга сохранения тайны вызова: «Итак, требую от тебя уже собственно для себя, чтобы эта тайна у вас умерла навсегда {…} Не могу же я согласиться принять участие в посрамлении человека, которого честь пропадёт, если тайна будет открыта. А эта тайна хранится теперь между нами, нам её должно и беречь. Прошу тебя в этом случае беречь и мою совесть {…} Итак, требую тайны теперь и после» (XVI, 186).

Жуковский тогда не знал о Геккернах то, что о них знал Пушкин. Оберегая репутацию жены, Пушкин даже ему не рассказал о тех преследованиях, которым подверглась Наталья Николаевна накануне 4 ноября. Жуковский был убеждён, что противники поэта ведут себя безупречно не на словах, а на самом деле.