Пушкин - [5]

И примерно в то же время он пишет: «Мне дьявольски не нравятся петербургские толки о моем побеге. Зачем мне бежать? здесь так хорошо!».

Таков поэт. Его влечет большой и неведомый мир. И такой же мир он непрерывно открывает в себе самом.

IV

Лицейский друг Иван Пущин собрался навестить Пушкина. Шаг смелый. Александр Тургенев не советует ехать: поэт под двойным надзором — полицейским и духовным. Дядя Василий Львович тоже испугался, услышав от Пущина о его намерении, но потом прослезился и просил расцеловать племянника.

И вот Пущин со слугою Алексеем (который наизусть знает творения Пушкина!) и с тремя бутылками клико въезжает в заснеженный, нерасчищенный двор усадьбы. Хозяин — на крыльце босиком, в одной рубашке. Объятья, поцелуи.

Взаимные расспросы. Пушкина занимает, что говорят о нем в столицах. Верно ли, что император испугался, увидев фамилию Пушкина в списках приехавших в Петербург, и успокоился, узнав, что это всего лишь его брат?

Пущин честно отвечает другу, что тот «напрасно мечтает о политическом своем значении». Главное, что стихи «приобрели народность по всей России», а друзья ждут его возвращения из изгнания. О своем участии в тайном обществе Пущин говорит сдержанно. Пушкин, возбудившись было, скоро успокаивается: «Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь».

В няниной комнате собрались швеи. Одна из них явно отличается от прочих. Друзья обмениваются понимающими взглядами, без слов. То Ольга, восемнадцатилетняя дочь Михаила Калашникова, крепостного в статусе управляющего господским имением. Девушка красивая.

После обеда Пушкин с удовольствием читает вслух привезенный ему в подарок рукописный текст грибоедовского «Горя от ума». Азартно комментирует. Тут некстати заявляется настоятель монастыря Иона, которому уже донесли о госте. Завидев священнослужителя в окне, Пушкин успевает на всякий случай раскрыть лежащую на столе книгу Четьи-Минеи — жития святых для ежедневного чтения. Пущин неприятно удивлен такой пугливости друга. Тот же приказывает подать к чаю рома — к вящему удовольствию монаха, а потом, по уходе незваного гостя, возвращается к «Горю от ума». После чего читает свое. Надиктовывает Пущину начало поэмы «Цыганы» для рылеевского альманаха «Полярная звезда».

Хлопнула третья пробка. Пущин в санях, Пушкин на крыльце со свечой в руке: «Прощай, друг!».

В Москве тем временем энергичный литератор Николай Полевой начинает издавать журнал «Московский телеграф». В первом номере Пушкин представлен недурно: в обозрении литературы за прошлый год «Бахчисарайский фонтант» назван «жемчужиной», «Черная шаль» — народной песней. Плюс опубликовано полученное через Вяземского пушкинское стихотворение «Телега жизни», где сам автор попросил пропустить «русский титул» во второй строфе:

С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: валяй, <……..>!

В журнальном тексте: «Кричим: «валяй по всем, по трем!». Потом Пушкин слегка переделает: «Кричим: пошел!....», и многие поколения читателей будут угадывать, что рифмуется с глаголом «сломать».

О Пушкине говорят, пишут, спорят. Он — реальный участник литературного процесса. От суеты свободен, а уединение, простор для творческих дум имеется. В Михайловском он получил то, что Лев Толстой обретет потом в Ясной Поляне. Но — дьявольская разница — выехать отсюда он не волен, да и посетители не слишком донимают. Вслед за отважным Пущиным в апреле в Михайловское явится Антон Дельвиг, вместе с Пушкиным съездит в Тригорское. Прочие опасаются — включая брата Льва. Он с успехом играет роль поэта Пушкина в Петербурге: читает публично «Цыган», другие произведения. Старший брат только строго ему наказывает не давать читать никому вещи, еще неопубликованные.

С посвящением Льву Сергеевичу Пушкину выходит 16 февраля в свет первая глава «Евгения Онегина». Маленькая книжечка стоит 5 рублей, тираж ее 2400 экземпляров. Авторский гонорар — три тысячи рублей (за 600 строк текста). Между предисловием и самой главой помещено новое стихотворение «Разговор книгопродавца с поэтом», где автор отстаивает свое право быть литератором-профессионалом. Легендарными станут строки, вложенные поэтом в уста книгопродавца:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Предисловие, написанное как бы от имени «издателя» (мистификация, конечно), начинается словами: «Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено».

Почему? Автор достаточно молод, чтобы довести до конца самое пространное сочинение. Потому, может быть, что это произведение пишется в необычном жанре. Роман-жизнь. У такого «стихотворения» не должно быть конца.

Деньги. Приходится все время о них думать. Пушкин постоянно печется о своем авторском праве, заботится, чтобы его не обокрали. В прошлом году Ольдекоп, издатель немецкой газеты в Петербурге, тиснул, не спросив автора, немецкий перевод «Кавказского пленника» вместе с оригиналом. Это отсрочило переиздание поэмы, Пушкин исчисляет убыток в три тысячи. То и дело поминает этого Ольдекопа, нелестным образом рифмуя его фамилию.

И на волю тянет. Он берется за письмо на высочайшее имя, но не отправляет его. По его просьбе к царю обращается мать. Ссылаясь на болезнь сына, просит разрешить ему выехать в Ригу. Ответ: пусть лечит свой аневризм во Пскове. Нет, уж лучше в Михайловском остаться. Номер с аневризмом не проходит.