Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения - [13]

), он не может понять странно-подобострастного отношения в высшем обществе к иностранцам. Да что там! — эта истинная с в о б о д а разлита во всем его творчестве, что и составляет его главную ценность и психологическую прелесть для сегодняшних читателей.

24–25 июня 1824 года. П. А. Вяземскому. Из Одессы в Москву.

…Тебе грустно по Байроне, а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии. Гений Байрона бледнел с его молодостию. В своих трагедиях, не выключая и Каина, он уже не тот пламенный демон, который создал «Гяура» и «Чильд Гарольда». Первые две песни «Дон Жуана» выше следующих. Его поэзия видимо изменялась. Он весь создан был навыворот; постепенности в нем не было, он вдруг созрел и возмужал — пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не возвратились…

Говоря о Байроне в первой части своего суждения, Пушкин говорит, по сути, о себе. Он также сразу и ярко вспыхнул огнем дивного таланта. Может подспудно он боялся угасания своего дара, и мы дальше увидим, что такие опасения приобрели у него характер достаточно опеределенный: от этого его поиски в разных видах и жанрах литературы, занятие журналистской и издательской деятельностью.

О даре вдохновения Пушкин написал одни из лучших в мировой поэзии стихи:

И забываю мир — и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне:

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,

Излиться наконец свободным проявленьем —

И тут ко мне идет незримый рой гостей,

Знакомцы давние, плоды мечты моей.

XI

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута — и стихи свободно потекут.

Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,

Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут

Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;

Громада двинулась и рассекает волны.

XII

Плывет. Куда ж нам плыть?

(Из стихотворения «Осень»)

Но любая приостановка, замирание вдохновения вызывает опасение, что дар может и не вернуться. В этом же письме есть и такое его замечание: «Давно девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше».

В приведенном отрывке из пушкинской «Осени» невообразимо прекрасен финал: вопрошание самого поэта у своего гения — куда же он его влечет? Что откроет в мире? Нельзя отделаться от впечатления, что Пушкин каким-то своим особым, «метафизическим» зрением увидел тот самый корабль национальной культуры и государственности, который все время определяет для себя вектор своего движения и не может выбрать что-то одно. Но, может быть, в этом своем постоянном вопрошании и кроется творческая самобытность русской жизни?

Июнь 1823 — июль 1824. В. Л. Давыдову. (Черновое). Кишинев — Одесса.

Люди по большей части самолюбивы, беспонятны, легкомысленны, невежественны, упрямы; старая истина, которую все-таки не худо повторить. Они редко терпят противуречие, никогда не прощают неуважения; они легко увлекаются пышными словами, охотно повторяют всякую новость; и к ней привыкнув, уже не могут с нею расстаться.

Этот абзац из чернового письма к В. Л. Давыдову Пушкин специально отчеркнул, думая, вероятно, перенести его в другое место. Это место сильно напоминает максимы, распространные именно во французской традиции и представленные именами Монтеня, Лабрюйера и Ларошфуко, которых, без сомнения, он читал в оригинале. Но это обобщение несколько иного плана, чем художественное замечание, или, того пуще, художественный образ, — это максима на русский лад с русским же скепсисом и известной категоричностью.

Первая половина ноября 1824 года. Л. С. Пушкину. Из Михайловского в Петербург.

Не забудь Фон-Визина писать Фонвизин. Что он за нехристь? Он русский, из прерусских русский.

Начало 20-х чисел ноября 1824 г. Л. С. Пушкину. Из Михайловского в Петербург.

Образ жизни моей все тот же, стихов не пишу, продолжаю свои «Записки» да читаю «Клариссу», мочи нет какая скучная дура!

Около 20 декабря 1824 года. Л. С. Пушкину. Из Михайловского в Петербург.

Христом и Богом прошу скорее вытащить «Онегина» из-под цензуры — слава, — деньги нужны. Долго не торгуйся за стихи — режь, рви, кромсай хоть все 54 строфы, но денег, ради Бога, денег!

В этом состоянии поиска постоянного источника доходов с Пушкиным может сравниться лишь Достоевский, который, за малым исключением последних лет своей жизни, в нем пребывал всю свою жизнь, стремясь обеспечить самому себе и своему семейству достойное проживание.

1825

25 января 1825. К. Ф. Рылееву. Из Михайловского в Петербург.

Бестужев пишет мне много об «Онегине» — скажи ему, что он неправ: ужели хочет он изгнать все легкое и веселое из области поэзии? Куда же денутся сатиры и комедии?.. Картины светской жизни также входят в область поэзии…

Согласен с Бестужевым во мнении о критической статье Плетнева, но не совсем соглашусь с строгим приговором о Жуковском. Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?.. Ох! Уж эта мне республика словесности. За что казнит, за что венчает?

Замечена в русской критике, особенно ярко у Набокова, эта поразительная дружеская интимность пушкинской эпохи в отношениях между людьми одного круга, близких друг другу по умонастроению, литературным пристрастиям и просто… по уму. Суждению и обсуждению подвергается