Пушки и колокола - [102]

– Ночь пережили, да и слава Богу, – широко крестясь, на крыльцо вышел Дмитрий Иванович. Посвежевший после вчерашней процедуры, даже, казалось, помолодел он. – Ты, Никола, – завидев приближающегося пришельца, обрадовался Донской, – вот чего: картошку свою засаживай да смердов поучай растить. Чудо ягода!

– По весне и поговорим, – торопливо кланяясь, Булыцкий приветствовал правителя. – Ох, сдается мне: беде быть.

– Зайди, – переменившись в лице, Дмитрий Иванович коротко пригласил пришельца войти. – Что за беда? – едва только дверь за ними захлопнулась, Донской в упор поглядел на трудовика.

– А мне почем знать-то? – тот лишь беспомощно пожал плечами. – Я, когда в минувшее попал, пурга разыгралась, да так, что до животиков не промерз едва. С Милованом когда в монастырь Троицкий направились о беде упредить – тоже. Вон, как ты с Киприаном полаялся, пурга разгулялась, аж колокол сорвало. Да и дорогу всю от Переславля-Залесского до Москвы до самой, куда ни поверни – все не ладно. Сначала Васька слег, потом – Милован, теперь – ты. Оно все больше думается, что сверху это Бог наставляет: не ходите! А еще сон был вещий, по которому мне четырех Иуд на пути одном свести придется… А тут еще Некомат со своими: откоптил да отжил, да грехи замаливать…

– И у тебя, и у Бреха на душе неспокойно. И у меня, – чуть подумав, прогудел Дмитрий Иванович. – Не верю я Витовту. А тем паче – Ягайле. С дарами богатыми ходить повадился; как ты в Переславль ушел, так он еще раз наведывался. И пришел, не спровадишь. И людишки его – глаз да глаз за ними. Чуть не углядел, так они уже на пилораме твоей. Или на домне. И пир этот, в Смоленске, и подарок… Не к добру то все, – почесав бороду, прогудел Дмитрий Иванович.

– Мож, воротимся назад? Пока не поздно.

– Мож, и воротимся.

– Князь! Князь! – донеслись до слуха мужчин тревожные крики с улицы.

– Чего орешь?! Почивает князь! – грубо ответил кто-то из стражников.

– Поди! – Дверь с грохотом распахнулась, и в опочивальню ворвался один из дружинников немногочисленного сопровождения. – Православные! Померзшие! Тебя к себе просят!

– Поди!

– К себе просят, – разом стушевавшись, промямлил паренек.

– Тебе кто князя покой тревожить дозволил?! Не видишь, занят! – прорычал Донской.

– Михаилом Александровичем Тверским да Андреем Ольгердовичем двое себя кличут, – совсем неуверенно пробормотал визитер.

– А чего раньше молчал, тетеха?! – взорвался князь. – А ну, живо веди к ним!!! Никола, со мной идешь!

Наскоро собравшись, мужчины, увязая в выпавшем за ночь снегу, бросились к зданию одного из домов, где уже разместили пострадавших, попутно слушая сбивчивый рассказ ратного мужа.

К князю Московскому шли с дружинами своими. Один – по зову Дмитрия Ивановича, другой – о предательстве упредить. Три дня назад встретились, пошли вместе. А там на войско литовцев наткнулись. Сеча была, да литовцы числом взяли. С остатками ратей своих отступить попытались, да мужей теряя, шли несколько дней. А тут, как на грех – пурга. Уж и не думали, что животы сохранят, да вот – Вязьма. Так и запросили о помощи.

– Души едва в телах, – тяжело дыша от напряжения, прохрипел дружинник, распахивая дверь сруба.

Там, вокруг пышущего жаром очага, лежали два с половиной десятка воинов. Помороженные, израненные, с растрескавшимися кровоточащими губами… Кто, метаясь и бредя в горячке, звал подмогу, просил о помощи Бога, а кто – неподвижно лежал, глядя в нависший потолок.

– Вон они, – кивнув в сторону лежавших особняком мужей, прошептал дружинник. – Тот, что Михаил, – совсем плох.

– Дмитрий Иванович, – приоткрыв глаза, прошептал тот, который Андрей. – Ягайло… С поляками… Тевтонов… помощью заручившись, лихо задумали.

– Молчи, – приказал князь. – Слаб еще! Силы надобны будут.

– Сигизмунд… Ягайло, западня… Королем… Латинянство…

– Диакона! Живо! – рявкнул Дмитрий Иванович.

– Не допусти, – одними губами прошептал Андрей, теряя сознание.

– Некомата позовите, – поглядев на Михаила Александровича, бросил Великий князь Московский. – Душу Богу вот-вот отдаст. Никола, – повернувшись к пришельцу, князь гневно сверкнул очами. – На Бога, удаль лихую да на настои твои чудодейственные уповаю. Сложись оно так, как оно мне думается, – беда. Оборону держать сложится. А Вязьма – не Москва: и частокол ниже, и дружины моей всех душ – две сотни, да Ивана Васильевича, дай Бог – столько же, да с тобой кто пришли – пять десятков. Каждый на счету!

– Все, что в силах моих, сделаю. Остальное в руках божьих… – кивнул Николай Сергеевич.

– На тебя раненых оставляю. Воевод, Ивана Васильевича да Ивана Родионовича – в хоромы! Совет надобен.

– Дозволь и нам на стены! – вклинился в разговор вновь заскучавший Микула.

– Чего нам все Николу стеречь? Тебе, видать, люд ратный сейчас нужнее, – добавил Плющ.

– Берите мечи, люди добрые. Да не посрамите имя земли Русской!

– Не посрамим, князь! – засияв, хором гаркнули те.

– Звал, что ль, князь? – в дверях возник Некомат.

– Простит тебя князь Тверской ежели, радуйся! Остальные – в хоромы! Вязьму к обороне готовить, – князь мрачно оглядел насупившихся мужей. – Размен – не в нашу пользу. Одна только и надежда на удаль вашу лихую, сноровку да на Кейстутовича верность. Дай Бог, чтобы не заодно он с Ягайло оказался.