Пушка «Братство» - [10]
Детворa вдруг, как по волшебству, очистила площадку, и я очутилсянос к носу с пушкой. Ho тут всклубилось еще одно чудище, высотой шесть футов и столько же футов
в ширину, с лоснящимся, как булыжник, черепом, с безволосой физиономией, голое по пояс, с целыми гектарами розовой, подрагивающей, сплошь покрытой пупырышками кожи. На плече он нес вовсе не совенка, a крошечную девчушку с шапкой соломенных волос; завидя нас, она быстро спрятала свою замурзанную мордашку за блестящим черепом нежно-розового колоссa. A он расшвырял печную трубу, домкрат и пару колес, из которых ребятня coорудила себе пушку. Воспользовавшись подходящим случаем, я решил расспросить гиганта о своей тетке. B ответ он улыбнулся, приветственно помотал головой, и, повернувшись ко мне спиной, с завидной легкостью унес под мышкой все составные части этого артиллерийского орудия, только что обстреливавшего Берлин. Совенок на его плече -- белокурая негритяночка -воровато оглянулась и успела плюнуть в мою сторону, коротко прогукав. Розовотелого гиганта звали Барден, он глухонемой, кузнец, его малолетняя спутница откликается или не откликается на прозвище Пробочка.
-- Кого это ты ищешь?
Это второe явление ошеломило меня еще больше, чем первое, я уставился на говорившую во все глаза. Впрочем, поражала она не ростом, да и ничего в ней особенного не было. Девушка или девочка? To ли четырнадцать, то ли двадцать лет. Очень смуглая, низенькая, пухленькая, юбчонка рваная, ветхий корсаж -- только что не нищенка. Зато глаза огромные, темные, грозовые глаза. Говорит на ужасающем диалекте парижских окраин, почти карикатурном. Каждая фраза, вернее, обрубок фразы сводится к ничем не оправданным усечениям, отчего спотыкливая ee речь и вовсе становится непонятной. Мне приходится все время переспрашивать ee вопросы и ответы. И это "ты" ex abrupto1 меня тоже совсем огорошило.
-- Мам Растель?.. Растель? A с виду она какая, твоя тетка?
-- Не знаю, я и сам ee никогда не видел.
-- Да в этой навозной куче до черта разных бабенокl Смугляночка возникла передо мной в нечистом свете тупика как некий его дух, как нимфа этого дремучего леса, фея Вивиана этой гнусной Броселнанды. Тогда я описал своего дядю.
1 С первого слова (лам.).
-- Aral Фердинан, который в солдаты ушел! Его супружницу Tpусетткой кличут! Вот гляди, два окошка под самой крышей. На самом верхy. Она только что с работы пришла.
Хотел было ee поблагодарить, но она уже ускакала. Отправляюсь за мамой, Предком и Бижу на Гран-Рю, и наш кортеж торжественно въезжает в тупик. У крыльца нас окликает какая-то мегерa весьма внушительного вида:
-- Эй, вы, неужто y вас хватает нахальства вот так въезжать сюда без спросу!
Груда колыхающихся жиров, обтянутых ситцем в горошек, a рядом какой-то лохматый пес, левретка и кошка.
Мама пускается в пространные объяснения: мы, мол, выселены по приказу военных властей, невестка в Бельвиле, добрый господин Валькло...-- но вдруг рядом раздается чей-то звонкий голосок:
-- Не теряйте зря времени и молодости, мам! Не ee это собачье дело, привратницы паршивой.
Опять черномазенькая нимфа Дозорного тупика.
-- Ублюдок проклятый!
-- A ты, Мокрица, заткни лучше свое хайло вонючее и исчезни, a то я на весь Бельвиль крик подыму, созову Национальную гвардию, Флурансовых молодцов *, господа бога и самого Бланки! Клянусь, через пять минут от тебя живого места не останется! Haродищу сбежится в тупик тыщи! Стены и те pухнут...
Магические словаl Путь свободен.
Ho это не Вивиана, это Марта.
x x x
Мама и тетя ссорятся. Это уже в третий раз после нашего приезда. Через тонкую перегородку мне все слышно. Слова становятся все резче, голоса -ожесточеннее. Боюсь, что Предок -- нас с ним поселили в соседней мансарде -спит вовсе не так крепко, a просто делает вид, что спит. Тетка никак не может понять, почему мы вовремя не отделались от "лишнего рта" -- теперь это выражение в моде,-- от этого старика, который нам даже не родственник, никто нам.
Мама пытается урезонить невестку: Предок нам больше, гораздо больше, чем просто родственник, старик выучил ee сына не только читать, писать и считать, он
научил его самостоятельно мыслить и выражать свои мысли. Узнаю папины слова, когда перед отъездом он торжественно поручил старика маминым заботам: "Жена, помни, Предок мне дороже отца родного. Мы его вечные должники. Что бы ни произошло, куда бы вы ни поехали, Флоран и ты, ни под каким видом его не оставляй...* Так говорил папа, и мама запомнила каждое его слово. Даже сейчас я не могу слышать их без волнения, но тетку Альберту такими пустяками не проймешь:
-- Hy и платите свои долги, каждый за себя! -- вопит она. -- Каждый живет, как ему нравится, но живешь-то всего один раз. Плевала я с высокой колокольни на ваши великие принципы и семейные тайны!
Мама предложила ей вносить половину квартирной платы, но это предложение потеряло всякий смысл после моратория 10 августа, отсрочившего платежи на время осады. Надо также признать, что теткина квартира состоит всего из двух тесных комнатушек на мансарде, куда, судя по всему, еще прибудет народу.
Предлагаемая книга, итог пребывания французского писателя Жан-Пьера Шаброля в Японии, поражает тонкостью наблюдений жизни японского народа, меткостью характеристик и обилием интереснейших сведений; написана она с большим юмором.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.