Пурпурный Свет - [6]

- Поднималось-то, поднималось, но служитель Господень не должен...

- Так ведь Господь и создал вас таким! С гормонами, с яйцами, извините, и с хреном! Он явно не собирался облегчать вашу жизнь. Но вы нашли способ, быстро отдав дань потребностям тела, освободить остальное время для потребностей духа! Для проповедей с кафедры и других благих дел...

- Ах, Мануэль, если бы все ограничивалось только этим! Были прегрешения и посерьезнее...

- Что-то мне не верится отец Себастьян.

- Отчего же нет? Разве не должен был я возвысить голос против несправедливостей царящих вокруг? За примерами и ходить далеко не надо - возьми хоть наш химкомбинат и его разжиревших на чужих бедах владельцев! Разве не они довели до болезни и могилы твою матушку?

- Но ведь дон Педро, менеджер химкомбината очень резонно заметил: "после работы на химкомбинате - еще не значит - из-за работы на химкомбинате!".

- Но ведь и мать Вероники умерла от рака легких после работы на химкомбинате. А я по-прежнему не собирался ни поднимать тревогу, ни протестовать!

- Мать Вероники умерла недавно, когда со времени смерти моей матери прошло целых семь лет. Это, действительно, могло быть просто совпадение. То есть, я, как частное лицо, действительно, могу подозревать владельцев химкомбината в нарушении каких-то норм. Но вы-то лицо публичное, представитель церкви! Вы не можете строить обвинения на предположениях и домыслах.

- Хорошо, оставим эти мелочи в покое. Поговорим о поступке, который ты никак не готов оправдать.

- О чем это вы?

- Мануэль, ты ведь прекрасно знаешь - о чем!

10

- Не будем морочить друг другу голову. - Продолжает отец Себастьян. - Вопрос серьезный, время позднее - так не пора ли нам раскрыть все карты до самого конца?!

Ты ведь и сам говорил сегодня в начале разговора, что считаешь меня виновным в доносе.

- Ну, если раскрывать все карты, я знаю только, что в полицию донес кто-то из числа вхожих в семью Вероники. Вы лишь один из подозреваемых в списке.

- Но спросил ты о доносе именно меня.

- Нет, что-то подобное я говорил каждому из потенциальных стукачей.

- Наверняка, никто из них своей вины не подтвердил!

- Тут вы правы.

- А причина проста - это сделал я. Священник-стукач! Как тебе это нравится? Неужели убийство такого омерзительного типа там, - он указывает пальцем вверх, - сочтут серьезным грехом? Ну, конечно, нет!

Я просто беспокоюсь за твой план. Ты много вложил в это дело сил. И план сработает без осечек, сработает наверняка! Ты вплотную подобрался к цели: только застрели священника и застрелись - и ты окажешься на верном пути!

Но тебе нужен настоящий священник, а не какое-то недоразумение в рясе вроде меня!

- Погодите-погодите! - Говорю. - Вы ведь из всех подозреваемых - самый проблематичный. С Вероникой вы и не общались в последние годы. Лишь очень изредка навещали ее мать, донью Розиту.

- Донья Розита и рассказала мне обо всем. Ей давали сильные успокоительные, когда болезнь зашла совсем далеко. Она почти все время спала. Когда Вероника с несколькими гвардейцами обсуждала предстоящий теракт в Оперном театре, она была уверена, что мать в соседней комнате спит. Но Вероника ошиблась.

Донья Розита услышала все и пришла в ужас. Она не пыталась поговорить с дочерью - ее силы подходили к концу. Она попросила заняться этим делом меня...

Но от нее же я знал - какие яростные споры по поводу "Гвардии Рассвета" случались у Вероники с тобой... И если уж любимый парень переубедить ее не сумел, как на такое мог рассчитывать я?

А времени до назначенного взрыва оставалось все меньше...

11

Я сел на скамью рядом с ним, вздохнул и тихо сказал:

- Знаете, я ведь мысленно говорил с вами об этом великое множество раз. И в этих мысленных беседах вы постоянно оправдывали себя. Вы говорили: "Мои побуждения были исключительно благими. С тяжелым сердцем совершил я этот выбор и сообщил полиции о террористах, которые готовят взрыв - у меня не было другого способа спасти от смерти десятки невинных людей!"

- То ли я слишком предсказуем и глуп, то ли ты слишком умен, - так же тихо заговорил отец Себастьян, - но я, действительно, сотни раз повторял себе эти слова...

- Но потом, в нашем мысленном разговоре я поднимал пистолет и приставлял его дулом к вашему виску - вот так! И тогда вы говорили мне совсем другое: "Теперь, когда я вижу как дорога мне собственная шкура, как трясусь и изворачиваюсь я в надежде ее спасти - теперь я вижу, что оправдания мои - всего лишь жалкая трусливая ложь!"

Он вскакивает на ноги, разворачивается ко мне лицом, сверлит меня горящими глазами и орет:

- Ты прав, Мануэль, будь ты проклят, ты прав! Эти оправдания - жалкая трусливая ложь! Разве не знал я - какие подонки и садисты работают в нашей полиции? Конечно, знал.

Разве не знал я - какие неприятности ждут меня, если полиция узнает о делах Вероники без моего доноса? А я ведь знаком с ее семьей в течение многих лет...

Эти люди в Оперном театре, которых должны были взорвать вместе с президентом - это такие же трусливые обыватели, как и я. А если и был среди них порядочный и смелый человек - такой ведь все равно в нашей стране не жилец! - Он всхлипывает, закрывает лицо руками и опускается на пол.