Пунктирная линия (журнальный вариант) - [33]

Горячий душ и крепкий кофе помогли ему обрести форму. Приехав на службу, Корнилов снова сварил себе кофе.

Сводка за сутки была на удивление спокойной, и Корнилов отменил оперативку. Ему не хотелось сегодня терять время.

В девять тридцать Игорь Васильевич уже знакомился со списком двенадцати Поляковых, проживавших в Гатчине. Среди них был и Поляков Петр Михайлович, 1917 года рождения, проживавший на Парковой улице в доме № 14.

— Здорово все сошлось на Гатчине! — радовался Бугаев.

Как он умудрился в такую рань установить всех гатчинских Поляковых, полковник спрашивать не стал. Отметил только, что майор сегодня тоже подрастерял свой франтоватый лоск. Может, и впрямь магнитные бури на них стали действовать? И смех и грех с этими прогнозами!

— Дедушка в Гатчину ездил? — Семен упорно называл покойного Капитона Григорьевича «дедушкой». — Лежнев с Гатчины начал?! И там же, оказывается, Поляков живет! Есть повод задуматься?

— Поляков на пенсии?

— Как бы не так! Работает главным специалистом гатчинского Гипромеза. И тоже кандидат технических наук. Надо ехать в Гатчину, товарищ полковник!

— Успеем. Скажи мне лучше — ты можешь себе представить ученого, главного специалиста института, стерегущего свою жертву с куском трубы в руке?

— Очень даже могу.

— Семидесятилетнего деда?

— Могу! — упрямо повторил Бугаев.

— Ладно. Свяжись со следователем. Доложи ему о Полякове.

Когда майор ушел, Игорь Васильевич попросил секретаря соединить его с начальником жилотдела того района, где жили Бабушкины. Начальника звали Олег Павлович Зорин. Корнилов коротко рассказал ему о неудобной и холодной квартире Бабушкиных.

— Я знаю эту квартиру, — вспомнил Зорин. — Она не такая уж и неудобная. В парке. Прекрасное место! Но все это лирика, Игорь Васильевич. А сермяжная правда состоит в том, что депутатская комиссия трехкомнатную им не дает. А без нее я ни шагу, так зажали.

Полковник слушал Зорина с неприязнью. Уже месяц, как ОБХСС занимался этим делом: взятки, кумовство, злоупотребления квартирами старого фонда — чего только не числилось за этим человеком!

— Олег Павлович, одна из проживающих в этой квартире женщина больна раком. И мать с взрослым сыном имеют право на отдельные комнаты.

— Имеют, — согласился Олег Павлович. — Но вы же знаете, Игорь Васильевич, между законом и действительностью дистанция огромного размера. — Понабивав себе цену и решив, что полковник не за чужих людей хлопочет, Зорин добавил: — Я на этих днях пошлю туда инспектора, и будем готовить новые материалы на депутатскую комиссию. Напомните координаты...

Корнилов продиктовал адрес Бабушкиных и положил трубку.

Через несколько минут позвонила директор областного архива: судя по архивной описи, следственное производство по делу Бабушкина должно было находиться в синей папке, что лежала у Корнилова в сейфе. А дело Климачева в архив вообще не поступало.

— Где же можно еще искать? — спросил полковник, уже предчувствуя ответ.

— Больше негде, Игорь Васильевич. Наверное, дело пропало в годы блокады. Или кто-то допустил небрежность при сдаче архива.

— А вы не могли бы назвать мне людей, которые работали последнее время с судебными делами времен блокады? — спросил Корнилов.

— Конечно. Подождите немного...

Прошло не более пяти минут, как полковник уже записывал фамилии интересующих его лиц.

А еще через полчаса Филин привез ему из прокуратуры сведения о тех ветеранах, которые работали в осажденном городе. Их осталось совсем немного — девятнадцать человек. Все давно на пенсии. Ни заместителя начальника управления Наркомюста Соколова, ни заместителя прокурора Исаенко, ни судьи Толя среди них не было. Соколов погиб на фронте, Исаенко и Толь умерли еще в шестидесятые годы.

Из девятнадцати оставшихся в живых некоторых Корнилов хорошо помнил. Заслуженные люди, они пытались перехитрить старость: работали в Совете ветеранов, выступали с лекциями.

Уже дважды заглядывал в кабинет Бугаев, но полковник предостерегающе поднимал ладонь, показывая, что занят.

Лейтенант Дашков из Октябрьского райотдела влетел с опозданием на пятнадцать минут.

«Рано я его в службисты зачислил, — рассердился Корнилов. — Он, оказывается, обыкновенный разгильдяй!»

— Извините, товарищ полковник, машинистка подвела. Трижды перепечатывала. Что ни фраза, то ошибка! — Лейтенант выглядел огорченным.

— Да какие тут фразы! — сказал Корнилов, живо представив себе, как Дашков стоял у машинистки «над душой» и как она нервничала и лепила ошибку за ошибкой. — Мне и черновика бы хватило.

— Жильцов, товарищ полковник, в этих квартирах перебывало уйма. Много лет квартиры служили резервным фондом. — Дашков положил перед Корниловым две страницы текста. Бумага была мелованная. Наверху первой страницы значилось: «Начальнику отдела Управления уголовного розыска Главного управления внутренних дел Леноблгорисполкомов, полковнику Корнилову И. В.».

«Ничего себе! — подивился Корнилов. — Надо будет порекомендовать лейтенанта полковнику Набережных. Вдруг ему зав. канцелярией понадобится?» Полковник Набережных был начальником хозяйственного управления.

— Ладно, лейтенант. Победителей не судят. За сведения спасибо. Но учтите на будущее: бис дат, кви цито дат. Вы латынь еще помните?