Пункт назначения: Счастье - [18]

* * *

В течение десятилетий трещала психиатрическая библия. Людям говорили две противоречивые вещи. Во-первых, симптомы депрессии возникают в результате химического дисбаланса в мозге, который должен быть исправлен с помощью медикаментов. Во-вторых, в то же время возникает одна уникальная ситуация, когда все симптомы депрессии выступают, по сути, ответом на что-то ужасное, происходящее в вашей жизни. И в этом единственном уникальном случае химический дисбаланс не является причиной, а медикаменты не являются решением.

Все это выбило из колеи многих людей. Возникло огромное множество вопросов. Такие люди, как Джоанна, могли бы начать дебаты, которых не хотело значительное число людей.

Поэтому психиатры, которые написали пятое, и последнее издание DSM, опубликованное в 2015 году, придумали решение. Они избавились от «исключения горя утраты». В новой версии этого нет. Там только перечень симптомов[68], за которым следует расплывчатая сноска. Так что теперь, если у вас умирает ребенок и вы идете к врачу на следующий день, по словам Джоанны, вам немедленно поставят диагноз.

Итак, модель сохранилась. Депрессия – это то, что вы можете найти в памятке. Если вы ставите галочки в квадратиках, вы психически больны. Не ищите контекст. Ищите симптомы. Не спрашивайте, что происходит в жизни человека.

Такой подход убеждает Джоанну в том, что «мы полностью разрозненная культура и просто не понимаем человеческого страдания». Она посмотрела на меня, и я подумал: все, через что она прошла, подарило ей мудрость. Она моргнула и сказала:

– Мы просто не понимаем его.

* * *

Много лет спустя после моего разговора с Джоанной и после многих других моих исследований я снова послушал аудиозапись интервью с ней. Я начал задумываться, что есть нечто существенное в том, что горе и депрессия имеют одинаковые симптомы. Однажды, опросив несколько депрессивных людей, я спросил себя: а что, если депрессия является, по сути, формой сожаления о своей жизни, которая пошла не так, как должна была? Что, если это форма сожаления об отношениях, которые мы потеряли, но в которых все еще нуждаемся?

Чтобы понять, как я пришел к этим вопросам, нам нужно шагнуть назад. К моменту, когда произошел ключевой прорыв в научном понимании депрессии и тревоги.

Глава 4 Первый флаг на Луне

Когда-то, после Второй мировой войны, молодая женщина[69] брела по руинам Кенсал-Райз. Это густонаселенный рабочий пригород Западного Лондона, некоторые части которого были разрушены нацистами. Ей было двадцать с небольшим лет, и она только родила. Женщина искала проход к Гранд-каналу. Как только она вышла к нему, тотчас же бросилась в его грязную затхлую воду.

Месяцы и годы, последовавшие за ее самоубийством, никто не говорил о ее депрессии. Стояла тишина. Было запрещено спрашивать, почему люди так сильно подавлены.

В доме в этом же районе города жил подросток по имени Джордж Браун. Девушка, которая умерла, была его соседкой. И когда он подхватил какую-то жуткую инфекцию в мире без антибиотиков, она ухаживала за ним несколько месяцев в этом бедном и тесном доме.

– Она была очень теплым человеком, – сказал он мне семьдесят один год спустя, с улыбкой вспоминая ее. – Это был один из моих самых первых опытов. По тому времени очень сильные чувства – стыд и депрессия.

Он повторил позже:

– С депрессией ассоциировалось сильное чувство стыда. В действительности о ней молчали, – добавил он.

Трагедия озадачила его. Хотя серьезно он больше не задумывался о ней, пока ему не исполнилось тридцать шесть лет. Тогда он чуть не совершил замечательное открытие[70].

* * *

В начале 1970-х Джордж вернулся в рабочий район Лондона, очень похожий на тот, в котором он вырос, чтобы найти ответ на вопрос: «Почему так много людей, похожих на его соседку, погружались в глубокую депрессию? Что ее вызывало?»

В то время все еще сохранялось молчание, касавшееся не только этой конкретной жертвы, но и всего общества в целом. Среди профессионалов по лечению депрессии[71], далеких от общепринятого взгляда, произошел раскол. Сформировались два противоположных мнения[72]. Грубо говоря, можно нарисовать следующую картину разделения взглядов. С одной стороны пациент лежит на диване перед основателем психоанализа Зигмундом Фрейдом, с другой стороны изображен рассеченный мозг. Фрейдисты спорили почти столетие, что объяснение состояний такого рода можно найти только в личной жизни человека, и особенно в его раннем детстве. Единственный способ понять заключается в индивидуальных сеансах психотерапии, с помощью которых вы по кусочкам собираете воедино историю о том, что произошло, и находите подходящую для пациента историю болезни.

Многие психиатры выступили против такого образа мышления. Они начали доказывать, что депрессия – это результат неправильного функционирования мозга или организма, внутренняя неисправность, поэтому искать более глубокие причины в истории жизни – бесполезное занятие. Они верили в физиологическую причину проблемы.

Джордж всегда подозревал, что в обоих взглядах есть доля правды, но они все равно не раскрывают всей истины. Казалось, думал он, в этом вопросе есть что-то еще, но вот что? Он получил образование не врача, не психиатра, а антрополога. Это профессия, в которой вы наблюдаете за культурой как аутсайдер и пытаетесь понять, как это работает. Он рассказывал мне, что прибыл в психиатрический лечебный центр в Южном Лондоне, где собирался работать, «абсолютно некомпетентным». Джордж не имел четкого представления о том, что должен думать о чем-то вроде депрессии. Теперь он считает, что это было большим преимуществом. «У меня не было предвзятых идей, поэтому я был вынужден подходить ко всему объективно».