Пугачев - [33]

Я, великий государь амператор, жалую вас, Петр Федаравич.

1773 году синтября 17 числа»[226].

Указ Пугачева казакам Яицкого войска. 17 сентября 1773 г.

На самом деле указ, насколько можно судить из источников, был написан вечером 16 сентября. По предположению отечественного историка Р. В. Овчинникова, «расхождение в датах может быть объяснено тем, что Почитал ин обозначил на указе дату его обнародования, а это имело место в ночь с 16 на 17 сентября», когда Пугачев послал указ с толкачевского хутора на различные форпосты (небольшие укрепления, окруженные земляным валом и плетнем либо бревенчатыми стенами, с вышкой, откуда местность просматривалась на большое расстояние, гарнизоном из 20–25 казаков и одной-двумя пушками)[227].

Что же касается авторства этого указа, то, по мнению исследователя, он был составлен самим Пугачевым, а «роль… Почиталина сводилась к фиксации сказанного ему в форме именного указа». Это мнение основано на признаниях самого Пугачева в Яицком городке и показаниях Почиталина в Оренбурге. В том, что сам Емельян Иванович стал автором этого указа, полагает историк, нет ничего удивительного, ведь «Пугачев, часто обсуждавший с казаками политические вопросы поднятого ими восстания, имел более полные представления о требованиях яицкого казачества и лучше знал то, что следовало написать в своем первом указе, нежели молодой казак Почиталин, только что примкнувший к повстанцам». Показания же самозванца на большом московском допросе в ноябре 1774 года, что указ писал Почиталин, а он, мол, «не одного слова не знал, как бы написать надобно», по мнению Овчинникова, «могут быть объяснены тактикой его поведения на следствии в Москве»[228].

Возможно, так оно и было, ибо, как мы видели, самозванец прекрасно знал, каких пожалований ждут от «государя» яицкие казаки. Однако и сам Почиталин мог принять участие в составлении указа, поскольку его содержание было основано на предании, о котором секретарь наверняка слышал от старших казаков. Согласно этому преданию яицкие казаки, русские и татары, много лет жили «своевольно, ни под чьею державою», однако затем, «собравшись, думали, у кого им быть под властию», и, поразмышляв, «послали от себя двух казаков — русскаго да татарина к государю Михаилу Федоровичи) с челобитьем, чтоб он, великой государь, их пожаловал, принял под свою протекцыю». Царь, конечно, принял казаков под свою руку, при этом не отнял у них прежних прав и вольностей, пожаловал грамоту на владение рекой Яиком вместе с прилегающими землями «с вершин той реки до устья» и признал за казаками право «набираться на жилье вольными людьми» и «служить казачью службу по своему обыкновению». Это предание, записанное в Петровскую эпоху, в той или иной форме дожило до пугачевщины. Некоторые казаки на следствии в Яиц-ком городке в 1774 году говорили капитан-поручику гвардии Маврину о грамоте царя Михаила, который «позволил им на том месте, где они ныне обитают, поселиться и пожаловал их, по собственной их просьбе, пользоваться следующим: рекою Яиком с вершины и до устья и впадающими в нее реками и протоками, рыбными ловлями и звериною ловлею, а равно и солью безпошлинно, также крестом и бородою»[229]. Последняя привилегия означала свободу исповедания старой веры, которое в предании появилось тогда, когда государство стало притеснять раскольников. Первый указ «Петра Федоровича» не содержит пожалования «крестом и бородою» — оно появится в пугачевских указах несколько позже, в октябре 1773 года, и будет потом неоднократно повторяться. (Впрочем, не исключено, что устно «амператор» пожаловал казаков «крестом и бородою» уже в первые дни восстания [230].)

Итак, указ — вернее, манифест — был написан, и теперь «амператору» оставалось только собственноручно подписать его, о чем Почиталин и попросил самозванца. Неграмотному Пугачеву опять пришлось изворачиваться:

— Подпиши ты, а мне подписывать неможно до самой Москвы, для того, что не надобно казать мне свою руку, и есть в оном великая причина.

Почиталин не стал противиться «высочайшей» воле и подписал царский указ[231].

На хутор братьев Толкачевых, а точнее, в дом старшего, Петра, «амператор» и его свита прибыли уже ночью. Через некоторое время там собрались казаки с ближайших хуторов. Почиталин огласил собравшимся «царский» манифест, который они слушали «в великом молчании» и «весьма прилежно». Когда же чтение было закончено, то Пугачев обратился к казакам:

— Што, хорошо ль?

— Хорошо, — был ответ, — и служить тебе готовы!

Затем казак Петр Владимиров поехал с этим манифестом на Кожехаров и Бударинский форпосты — призывать тамошних обитателей послужить «Петру Федоровичу». Днем 17 сентября в распоряжении самозванца было уже несколько десятков казаков и калмыков. Сам Пугачев на большом московском допросе в ноябре 1774 года вспоминал: «…с фарпостов и изломов съехались руских казаков и калмыков человек с шезде-сят…» Другие свидетели называли иные цифры: 40, 80 и даже около ста человек. В любом случае повстанцы сочли, что людей собралось достаточно, чтобы выступить в поход. Поэтому, развернув знамена со старообрядческими осьмиконечны-ми крестами (яицкие казаки, как мы помним, большей частью были раскольники), восставшие двинулись к Яицкому городку