Пугачев - [41]

Под Оренбургом стояло около 15 тысяч человек. Точной цифры восставшей армии никто не знал. Даже полковые командиры не знали, сколько подчинено им людей. Один человек не мог справиться с такой армией. Для управления завоеванным краем и для разрешения многочисленных, повседневно возникающих военных и административных вопросов Пугачев, копируя царский аппарат, учредил «военную коллегию».

Витошнов, Творогов, Шигаев, Скобычкин стали судьями «военной коллегии», Почиталин — дьяком. Горшков — секретарем. Шигаев играл в коллегии центральную роль: он распоряжался деньгами продовольствием, он был первым советчиком Пугачева. Большое значение имел и Творогов, подписывавший издаваемые коллегией указы.

Когда назначенные им судьи «военной коллегии» стали отказываться от нового звания, Пугачев приказал им не возражать.

«Военная коллегия» занималась хозяйственными и военными делами, формировала отряды, снабжала боевыми припасами и продовольствием, доносила Пугачеву о различных происшествиях, разбирала жалобы на действия пугачевцев, судила.

Из коллегии шли инструкции и приказы командирам. Особенно заботилась коллегия о том, чтобы повстанческие «поверенные» не чинили крестьянам никаких обид. Она боролась против насилий башкирских и мещерятских феодалов над русскими крестьянами, следила за сохранностью отобранного у помещика и казны добра, распоряжалась об описи экспроприированного имущества, о выборе новых властей в восставших деревнях, «да и того наблюсти, чтоб те старшины всяк своя чести достоин был, как в расправах, так и в поступках военных… также и в защищении верноподданных рабов».^{128} Крестьян, лишенных сильными людьми собственности, коллегия восстанавливала в правах.

Разумеется, «военная коллегия» Пугачева не могла подчинить своему организующему влиянию разбушевавшуюся стихию крестьянского восстания; но показательны попытки внести порядок в пеструю, разрозненную, недисциплинированную повстанческую массу.

Пугачев зорко, хотя и не очень успешно, следил за дисциплиной. Он сурово преследовал дезертирство. Смертная казнь ждала каждого подозреваемого в намерении дезертировать.

Пугачев однажды грозился повесить Чику-Зарубина за отказ «выполнить боевое поручение» и повесил любимого своего «полковника» Дмитрия Лысова, избивавшего казаков, грабившего и топившего крестьян. Вдобавок Лысов проговорился, что знает истину о происхождении «императора». Одного солдата повесили за высказанное им сомнение в возможности взять Оренбург.

Максим Шигаев свидетельствовал, что Пугачев «над всеми без различия вел большую строгость не допускал возражений и строго следил и контролировал выполнение своих приказов. «Всякой дрожал и остерегался у Пугачева».^{129}

Берда обладала большой притягательной силой. Сюда стекались новые отряды. Пришел марийский старшина Мендей с отрядом в 500 человек. Башкирский старшина Альвей привел 600 человек, старшина ставропольских калмыков Дербетев привел 300 бойцов. Конфисковали большую партию скота, которую киргизы гнали в Оренбург. Своих сторонников Пугачев не грабил, он предложил за скот деньги, но киргизы отказались и попросили товаров. Пугачев сказал, что с товарами придется подождать. Погонщики согласились и остались в армии восстания.

Пугачев устраивался в Берде надолго. Он надеялся, что голод заставит крепость сдаться, и приступил к правильной осаде Оренбурга. «Не стану тратить людей, — рассуждал Пугачев, — а выморю город мором».

Осаждавшие не прекращали стычек с гарнизоном. По ночам тайно подвозили орудия, которые открывали по утрам огонь. Особенно сильным был штурм 2 ноября. В этот день утром устроенные под городом батареи начали по приказу Пугачева жестокую пальбу. Обстрел Оренбурга продолжался весь день. Палили пушки, казаки стреляли из ружей, башкиры метали стрелы. Сам Пугачев во главе отряда спешившихся казаков пошел на приступ. Только картечь, которую густо извергала крепостная артиллерия, заставила его отступить.

Отвага, прекрасное знание различных сторон военного дела делали Пугачева отличным полководцем. Он работал днем и ночью, отдавал необходимые распоряжения и так умело направлял осадные операции, что Рейнсдорп сравнивал его с знаменитым французским военным инженером и выдающимся теоретиком и мастером осады Вобаном. Жившие тогда в России иностранцы проводили параллели между Пугачевым и великими военачальниками — древнего Рима Цезарем и эпохи английской революции Кромвелем. Говорили, что Пугачев получил образование за границей и развил военный талант на службе прусского короля. Помощники Пугачева не могли проводить подобных аналогий, но и они — непосредственные наблюдатели — единодушны в оценке боевого искусства своего командира.

«По неустрашимости своей, — свидетельствовал Шигаев, — всегда был напереди и подавал собою пример прочим. Также знал он [Пугачев] правильно, как палить из пушек, из других орудий, и указывал всегда сам канонерам». «Лучше всех знал правило, как в порядке артиллерию содержать, сам Пугачев», рассказывал Почиталин. О том же говорил Падуров: «Пушки и прочие орудия большею частью наводил сам самозванец».