Пучина страстей - [20]

Моя полноценная кровь!

Из наших объятий цветок вырастает

По имени Наша Любовь.

1932

Быль, случившаяся с автором в ЦЧО >*

(Стихотворение, бичующее разврат)

Пришел я в гости, водку пил,

Хозяйкин сдерживая пыл.

Но водка выпита была.

Меня хозяйка увлекла.

Она меня прельщала так:

«Раскинем с вами бивуак,

Поверьте, насмешу я вас:

Я хороша, как тарантас».

От страсти тяжело дыша,

Я раздеваюся, шурша.

Вступив в опасную игру,

Подумал я: «А вдруг помру?»

Действительно, минуты не прошло,

Как что-то из меня ушло.

Душою было это что-то.

Я умер. Прекратилась органов работа.

И вот, отбросив жизни груз,

Лежу прохладный, как арбуз.

Арбуз разрезан. Он катился,

Он жил — и вдруг остановился.

В нем тихо дремлет косточка-блоха,

И капает с него уха.

А ведь не капала когда-то!

Вот каковы они, последствия разврата.

1932

Генриху Левину по поводу влюбления его в Шурочку Любарскую >*

Неприятно в океане

Почему-либо тонуть.

Рыбки плавают в кармане,

Впереди — неясен путь.

Так зачем же ты, несчастный,

В океан страстен попал,

Из-за Шурочки прекрасной

Быть собою перестал?!

Все равно надежды нету

На ответную струю,

Лучше сразу к пистолету

Устремить мечту свою.

Есть печальные примеры —

Ты про них не забывай! —

Как любовные химеры

Привели в загробный край.

Если ты посмотришь в сад,

Там почти на каждой ветке

Невеселые сидят,

Будто запертые в клетки,

Наши старые знакомые

Небольшие насекомые:

То есть пчелы, то есть мухи,

То есть те, кто в нашем ухе

Букву Ж изготовляли,

Кто летали и кусали

И тебя, и твою Шуру

За роскошную фигуру.

И бледна и нездорова,

Там одна блоха сидит,

По фамилии Петрова,

Некрасивая на вид.

Она бешено влюбилась

В кавалера одного!

Помню, как она резвилась

В предвкушении его.

И глаза ее блестели,

И рука ее звала,

И близка к заветной цели

Эта дамочка была.

Она юбки надевала

Из тончайшего пике,

И стихи она писала

На блошином языке:

И про ножки, и про ручки,

И про всякие там штучки

Насчет похоти и брака…

Оказалося, однако,

Что прославленный милашка

Не котеночек, а хам!

В его органах кондрашка,

А в головке тарарам.

Он ее сменял на деву —

Обольстительную мразь —

И в ответ на все напевы

Затоптал ногами в грязь.

И теперь ей все постыло —

И наряды, и белье,

И под лозунгом «могила»

Догорает жизнь ее.

…Страшно жить на этом свете,

В нем отсутствует уют, —

Ветер воет на рассвете,

Волки зайчика грызут,

Улетает птица с дуба,

Ищет мяса для детей,

Провидение же грубо

Преподносит ей червей.

Плачет маленький теленок

Под кинжалом мясника,

Рыба бедная спросонок

Лезет в сети рыбака.

Лев рычит во мраке ночи,

Кошка стонет на трубе,

Жук-буржуй и жук-рабочий

Гибнут в классовой борьбе.

Все погибнет, все исчезнет

От бациллы до слона —

И любовь твоя, и песни,

И планеты, и луна.

И блоха, мадам Петрова,

Что сидит к тебе анфас, —

Умереть она готова,

И умрет она сейчас.

Дико прыгает букашка

С беспредельной высоты,

Разбивает лоб бедняжка…

Разобьешь его и ты!

1932

На выздоровление Генриха >*

Прочь воздержание. Да здравствует отныне

Яйцо куриное с желтком посередине!

И курица да здравствует, и горькая ее печенка,

И огурцы, изъятые из самого крепчайшего бочонка!

И слово чудное «бутылка»

Опять встает передо мной.

Салфетка, перечница, вилка —

Слова, прекрасные собой.

Меня ошеломляет звон стакана

И рюмок водочных безумная игра.

За Генриха, за умницу, за бонвивана,

Я пить готов до самого утра.

Упьемся, други! В день его выздоровленья

Не может быть иного времяпровожденья.

Горчицы с уксусом живительным составом

Душа его пусть будет до краев напоена.

Пускай его ногам, и мышцам, и суставам

Их сила будет прежняя и крепость их возвращена.

Последний тост за Генриха, за неугасший пыл,

За все за то, что он любил:

За грудь округлую, за плавные движенья,

За плечи пышные, за ног расположенье.

Но он не должен сочетать куриных ног

с бесстыдной женской ножкой,

Не должен страсть объединять с питательной крупой.

Не может справиться с подобною окрошкой

Красавец наш, наш Генрих дорогой.

Всему есть время, и всему есть мера:

Для папирос — табак, для спичек — сера,

Для вожделения — девица,

Для насыщенья — чечевица!

1932

Послание («Блестит вода холодная в бутылке») >*

Ольге Михайловне

Блестит вода холодная в бутылке,

Во мне поползновения блестят.

И если я — судак, то ты подобна вилке,

При помощи которой судака едят.

Я страстию опутан, как катушка,

Я быстро вяну, сам не свой,

При появлении твоем дрожу, как стружка…

Но ты отрицательно качаешь головой.

Смешна тебе любви и страсти позолота —

Тебя влечет научная работа.

Я вижу, как глаза твои над книгами нависли.

Я слышу шум. То знания твои шумят!

В хорошенькой головке шевелятся мысли,

Под волосами пышными они кишмя кишат.

Так в роще куст стоит, наполненный движеньем.

В нем чижик водку пьет, забывши стыд.

В нем бабочка, закрыв глаза, поет в самозабвеньи,

И все стремится и летит.

И я хотел бы стать таким навек,

Но я не куст, а человек.

На голове моей орлы гнезда не вили,

Кукушка не предсказывала лет.

Люби меня, как все любили,

За то, что гений я, а не клеврет!

Я верю: к шалостям твой организм вернется

Бери меня, красавица, я — твой!

В груди твоей пусть сердце повернется

Ко мне своею лучшей стороной.

1932

Послание, бичующее ношение длинных платьев и юбок >*

Наташе Шварц

Веществ во мне немало,

Во мне текут жиры,

Я сделан из крахмала,

Я соткан из икры.