Публичное разоблачение - [26]

Я думала, что пробуду дома месяц-два. Когда мать позвонила мне, чтобы сообщить плохие новости, я только что узнала, что мой бойфренд в Лос-Анджелесе мне изменяет, и решила расстаться с ним на какое-то время. Я также была разочарована тем, как складывалась моя карьера в «Булеварде». Короче, мои причины приехать домой не были такими уж однозначными.

Но, как говорит мать, я приехала, а это главное.

Не думаю, что многое сделала для нее, за исключением того, что готовила и выполняла работу по дому и на участке. Я подстригала траву, полола сорняки, копала, ну и прочее в том же роде. Мы начинали разбивать сад вместе, и мать была поражена моей неуклюжестью и тупостью. Обычно она говорила: «Прости, но я думала, ты помнишь, как…», на что я отвечала: «Последний раз, когда я это делала, мне было всего семь лет, мама». Поэтому можно сказать, что первые два месяца я просто отдыхала. Я смотрела старые фильмы или выходила в город, если это можно назвать «выходом», так как после Лос-Анджелеса в Каслфорде особо не разбежишься.

Хуже всего было то, что, пока мать получала химиотерапию, наша собака стала умирать. Нашему спаниелю Мерфи было почти семнадцать, и он едва передвигался. И у меня не хватило смелости сказать матери, что посоветовал ветеринар. И я пошла в город и потратила все оставшиеся у меня деньги на щенка золотистого ретривера, которого принесла домой.

Мать, вернувшись домой, отправилась вздремнуть к себе наверх, а я поднялась вслед за ней и подложила к ней на постель щенка. Он крепко спал, потому что был очень слабым.

Сначала она по-настоящему рассердилась. Она сказала, что щенок расстроит Мерфи. Как Мерфи будет себя чувствовать, если все внимание будет уделено щенку? И тут внезапно ее глаза наполнились слезами, она, понурив голову, закрыла лицо руками и спросила:

— Ветеринар сказал, что лучше усыпить Мерфи, ведь так?

Я тоже начала плакать, села на край кровати, и тут щенок проснулся и лизнул матери руку. Я сказала, что Мерфи испытывает страшную боль, так как у него больны почки, артрит и, возможно, рак легких…

Щенок спрыгнул на ковер, и у него начался понос, поэтому наш разговор на этом закончился.

Мать попросила меня забрать щенка вниз. Она пыталась выводить Мерфи на прогулку, но он не мог дойти дальше лестницы. Поэтому, несмотря на свою слабость, она взяла Мерфи на руки и на целый день унесла к себе в комнату. В четыре часа утра она позвала меня к себе наверх и попросила отвезти Мерфи к ветеринару.

— Он уже ждет его, — сказала я.

Мать обняла собаку, поцеловала и сказала, что она ее очень любит, что она лучшая псина в мире. У нее в глазах блестели слезы, и она отвернулась, а я схватила Мерфи и понесла в машину.

Не стану рассказывать, как трудно мне было, когда я отвезла Мерфи. Никогда так не плакала, даже когда умер мой отец, потому что я знала, что они сделают с Мерфи. И это было ужасно. Что мне оставалось делать, как не держать Мерфи, пока вводили препараты?

О Господи, я просто не знаю, что бы мы делали без Абигейл. Этот маленький щенок был таким слабеньким и так нуждался в любви. Уход за ним наполнил мать новой энергией; все выглядело так, словно Абигейл способствовала ее выздоровлению. Хорошая еда, сон, море любви и немного дрессировки. Теперь у матери было о ком заботиться, и эта забота была постоянной.

Как-то так получилось, что с появлением Абигейл я поняла, что не вернусь в Лос-Анджелес. Мать как-то упомянула об Але Ройсе и попросила меня зайти к нему в редакцию.

Я так и поступила, и он сказал, что у него есть вакансия, а я внезапно решила, что с удовольствием ею воспользуюсь. Месяц спустя матери сообщили хорошие новости о ее здоровье, и она упомянула мельком, что на «Бреклтон-фарм» сдается коттедж.

Таким образом мать тактично намекнула мне, что она уже сходит от меня с ума и что ей больше всего хочется вернуться к своей прежней жизни.

После двух недель моей работы в «Геральд американ» Ал пригласил меня в местный паб, чтобы обсудить возможность остаться у него работать постоянно. Пока мы сидели в пабе, туда пришел Даг, чтобы встретиться с приятелем, что меня совершенно ошеломило. Мы не виделись с ним девять лет. Я даже не знала, что он приехал в наши места. Думала, он еще в Бостоне.

Увидев меня, он словно прирос к месту. Ал что-то говорил, но я не слушала его, а смотрела на Дага. Наконец чуть улыбнулась и помахала ему.

— Не верю своим глазам, — сказал Даг, подойдя к нам. — Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Лос-Анджелесе.

— Даг, это Алфред Ройс, издатель газеты «Геральд американ». Ал, это Даг Рентам, который вырос здесь, в Каслфорде.

— Я знал вашего отца, — сказал Даг. — Они с моим отцом были членами комитета гольф-клуба.

— Как поживает ваш отец? — спросил Ал.

— Неплохо.

— Хорошо.

— Послушай, — сказал Даг, обращаясь ко мне, — когда закончишь с делами, может, мы… Не могли бы вместе где-нибудь посидеть?

— Мы уже почти закончили, — сказал Ал. — Дайте нам еще десять минут, и я отпущу ее.

Даг кивнул, улыбнулся мне и вернулся к бару.

— Итак, Салли, — сказал Ал, — будешь ли ты продолжать вести себя безответственно и уедешь отсюда через пару месяцев или попытаешься остепениться и получить солидную практику, работая с нами в старой газете твоего родного города? Что может убедить тебя остаться?