Птицы небесные. 3-4 части - [49]
Уже стемнело, когда Харалампий постучал в притвор церкви:
— Отец Симон, благословите! До утра не вытерпел, простите. Можно сейчас с вами поделиться своей идеей?
— Можно. Рассказывай, что у тебя?
Мы присели на пороге.
— Есть у меня мечта. Вы, батюшка, помните, как я хотел под камнем на Грибзе пещерку выкопать? Теперь понимаю — не судьба мне, здоровье не такое как у вас, чтобы такие грузы в горы таскать, и под камнем не выжить. Поможете мне подыскать местечко для кельи где-нибудь поблизости, но чтобы никто не знал? — Он вопросительно взглянул на меня.
Я задумался. Долгая весенняя заря неторопливо потухала за Шапкой Мономаха, разливая зеленый свет по небосклону. Но вот погас и он, погрузив нас в темноту ночи, оставив на западе трепетную золотую каемку.
— Ты же нормально живешь с иноком Евстафием, зачем тебе келья?
— Нет, отче, вдвоем — это не то! Поплакать хочется — в соседней комнате все слышно. Поклоны положить — тоже неудобно. Сосед в одно время молится, а мне привычнее в другое, да мало ли что еще… Вы же понимаете… — Он глубоко вздохнул.
— Понимаю, отец Харалампий. Помогу, конечно. Мне еще покойный Илья рассказывал: есть поблизости одно ущелье, туда никто не ходит. Там где-то ореховая полянка находится с родничком, где у монахов келья стояла. Если ее отыщем, это будет твое место!
— Господи, помоги нам! Матерь Божия, укажи нам нашу поляночку! — горячо взмолился мой ночной собеседник. — Прямо с утра давайте отправимся на поиски?
Похоже, он побежал бы искать свою поляну даже ночью.
— Хорошо, утром так утром… А сейчас молись, чтобы мы нашли это место…
Инок ушел обрадованный, высвечивая лучом фонарика клубы тумана, ползущие с реки.
Утро встретило нас обложным холодным дождем, который не переставая шел всю неделю. Еле-еле распогодилось, но погода стояла неустойчивая. На вершинах хребтов лежали, свешиваясь в долину, длинные белесые пряди облаков. Мы с иноком уже собрались выходить на поиски поляны, как в дверь постучали. На пороге стоял Валера: улыбчивый, молодой, красивый, с автоматом за спиной.
— Батюшка, странник на Бетаге сильно разболелся, вас срочно зовет!
— А что с ним, неизвестно?
— Кто ж его знает, у нас докторов нету…
— Валера, не стой на пороге! Заходи, попей чайку, — пригласил я его.
— Некогда, отец Симон. Жена на охоту ходила, завалила в горах козу, а нести тяжело. Мне за добычей спешить надо. Ну, бывайте здоровы, увидимся!
Он бодро зашагал по грязной, непросохшей тропе. Я оглянулся на Харалампия: мой друг не сдавался:
— Можно я тогда один пойду искать место?
— Если не заблудишься, то можно. А вместе сходим в другой раз!
Евстафий, прислушивающийся издали к нашей беседе, подошел к нам:
— Возьмите и меня с собой! Засиделся за зиму…
— Куда тебя взять? — засмеялся я.
— На Псху, куда же еще? Вы же о Псху говорите?
По дороге я спросил у инока:
— Отец Евстафий, почему ты Валеры сторонишься?
Мой попутчик нахмурился:
— Я, батюшка, всегда от милиции подальше держусь, чтобы не связываться…
— Да он хороший парень! — возразил я, недоуменно глядя на инока.
— Это для вас хороший, а для меня все одно — милиция…
Монахини встретили нас на крутом обрыве хуторской поляны.
— Как мы вас заждались, батюшки вы наши! Плох отец Лазарь, очень плох! А кто это с вами, отец Симон?
— Инок Евстафий, матушки…
— Какое имечко-то хорошее… Такой великий святой — Господа в кресте увидел!
Они завели нас в низенький дряхлый домик, хлопотливо гремя банками и кастрюлями, с ходу пытаясь угостить нас.
— Ну вы, курицы, чего раскудахтались? Батюшка пришел? — Послышался из соседней комнаты густой бас монаха Лазаря.
— Он самый, отец, и с ним инок Евстафий, бравый такой, — оповестили его сестры.
Монах полусидел на высоких подушках. Лицо его сильно отекло.
— Отец Симон, я так рад! Благослови… Наконец-то Бог услышал наши молитвы! А я что-то приболел, должно быть, время пришло, знать, уже и на тот свет пора… Мне в ад надо, таких, как я, в рай не пускают!
— Ну уж скажешь, отец Лазарь! — испуганно перекрестились монахини. — Придумал же, в ад…
— А что? Там тоже есть людишки интересные! Хе-хе-хе! — Он засмеялся, довольный, что напугал старушек. — А если серьезно, батюшка, то мне бы пособороваться, а потом всем нам причаститься? Ты все захватил, что надо?
— Все принес, не беспокойтесь, — не удержался я от улыбки. — Можно вечером пособороваться, а утром причаститесь, согласны?
— Согласны, согласны! — обрадовались сестры. — Угоститесь сначала нашим деревенским угощением…
— Отец Евстафий, поможешь читать службу? — обратился я к молчащему другу.
— Благословите… — проявил инок полное послушание.
После соборования и причащения старец почувствовал себя значительно лучше. За чаем потекла беседа.
— Отец Лазарь, расскажи батюшкам, как ты воевал! — попросили бывшего фронтовика сестры.
— Да я уж рассказывал… Нет, сколько можно? — отнекивался старец.
«Книга, написанная скорбью, или Восхождение к Небу» - труд афонского монаха, старца Симеона. Что же такое «скорбь»? Скорбь - это страдание, которое должна, несомненно, претерпеть душа всякого человека при священном рождении в Боге, рождении нового человека, христианина. Книга монаха Симеона - сокровищница поучений о самой жизни и о той трансформации, которую должна пройти жизнь, чтобы стать подлинной жизнью во Христе. Для этого необходимо отвергнуть саму эту жизнь, жизнь ветхого человека, то есть умереть.
Братство «Новая Фиваида» на Святой Горе Афон издает рукописи иеромонаха Симона Безкровного (монаха Симеона Афонского) под названием «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога», являющиеся дневниковыми записями прошлых лет. В первой части книги повествуется об удивительной истории жизни самого автора, о трудных путях поиска Бога в различные периоды жизни нашей страны и о становлении в монашеской жизни под руководством выдающегося старца и духовника архимандрита Кирилла (Павлова). Это повествование служит духовным стержнем нелегкого процесса преображения души — начала молитвенной жизни и обретения благодати.
Книга Дорога, освещенная Солнцем публикуется впервые по рукописи, обнаруженной недавно в бумагах монаха Симеона Афонского (1915–1999). Книга была написана в уединении на Святой горе Афон и адресована некоему Димитрию, чаду Симеона. Вместе с тем очевидно, что автор адресует ее каждому человеку, взыскующему ответов на многие глубоко сокровенные вопросы: о жизни, ее нравственной Сверхцели, духовном совершенствовании, о поиске Бога и долгожданной встрече с Ним. Современный человек по большей части живет сознанием, а не сердцем.