Птицы небесные. 3-4 части - [39]

В Лавре меня остановил ризничный, благоговейный монах, ставший впоследствии известным епископом.

— Отец Симон, для пустыни забери старые облачения и кое-какие сосуды. В горах пригодятся!

Мы зашли в монастырскую ризницу, и монах с любовью упаковал в большой пакет несколько красивых священнических облачений и отдельно — сосуды для литургии.

— Спаси вас Господь за помощь и поддержку! — от всего сердца поблагодарил я его.

Оставалось еще выполнить поручение, переданное мне на Псху. С письмом в руках от послушницы Надежды я поднимался по широкой мраморной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, в кабинет наместника Новоспасского монастыря владыки Алексия. «Вот придумала мне задачу послушница! До чего же не хочется по кабинетам архиереев ходить…» — такие чувства тревожили меня, хотя я старался не отвлекать внимания от молитвы. Владыка не заставил себя ждать: дверь отворил его келейник, и я предстал пред действительно светлые и удивительно добрые очи наместника. «Умница!» — это было ясно сразу. Таким он выглядел на первый взгляд и таким оказался впоследствии. Искренно любящий Патриарха Алексия, он служил ему беззаветно, будучи воспитан общением с Глинскими старцами и особо — с отцом Виталием. Но о подробностях его общения со старцами я узнал гораздо позже от батюшки, а пока на меня произвел впечатление его благочестивый и проницательный взгляд. Я, смущаясь своего затрапезного вида, взял у него благословение.

Некоторое время архиерей критически изучал меня, потом переданное ему письмо и наконец сказал:

— Так это вы — отец Симон? Мне Надежда написала о вас. Скит строите на Псху?

— Уже построили, владыка, по благословению наместника Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Теперь пробуем жить и молиться, — отвечал я как можно лаконичней.

— Молиться? Каким же образом вы молитесь? — в его голосе послышалась заинтересованность.

— Неделю молимся по четкам, заменяем ими суточный круг. А литургии служим по воскресеньям и праздникам.

— Так у вас и церковь есть? — Он откинулся на спинку кресла. Ухоженные руки положил на стол перед собой, по-прежнему держа в них письмо.

— Не одна, Владыка. Стараемся служить в обоих.

Я переступил с ноги на ногу, ожидая, когда же мне можно будет уйти.

— А кто строит церковь на Псху? — Епископ заглянул в раскрытое письмо.

— Люди строят сами. Собрали в складчину деньги, из Москвы абхазская община помогает. А мы служим в селе, исповедуем и следим за стройкой. Народ на клиросе поет, послушницы возглавляют.

— Это вы исповедуете сестер? — Настоятель, казалось, решал для себя какой-то вопрос.

— По благословению архимандрита Кирилла мне приходится это делать, Владыка. Есть еще один иеромонах, он меня заменяет, когда я ухожу в горы.

— Так, так…

Епископ взял лист бумаги и начал быстро писать. Закончив письмо, он поднял голову и сказал:

— Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Любить Христа — это значит не быть наемником, а быть истинно добродетельным и делать все из одной любви к Богу». Как вы понимаете его высказывание? — Лицо архиерея стало невозмутимо-бесстрастным, но по его глазам было заметно, что ему интересен мой ответ. Он неторопливо вложил исписанный лист в конверт.

— Владыка, когда меня отец Кирилл забрал из мира в монастырь, он не поставил мне задачу сделать в Лавре карьеру, получить желтый крест или чин архимандрита, а дал послушание — стать подобным морскому булыжнику, обкатанному волнами, и на деле возлюбить Христа стяжанием смирения и непрестанной покаянной молитвы. Вот этому послушанию я и буду следовать столько, сколько Господь даст мне жизни…

Я сглотнул комок, застрявший в горле. Взгляд Владыки неожиданно потеплел. Он встал из-за стола, достав из ящика другой конверт:

— Так, так, это совсем другое дело! Благословляю вас, отец Симон! Исповедуйте послушниц, помогайте им, пусть попробуют на деле, что такое настоящая пустынь… Передаю вам письмо для них и деньги. С Богом!

Я взял конверты и вышел из кабинета с легким сердцем: «Слава Тебе, Господи, что закончилась эта процедура проверки! Теперь я свободен…»

В душе осталось чувство уважения к этому незаурядному архиерею.

Отец провожал меня в дорогу у калитки: терпеливый мой и родной человек смотрел мне вслед, пока я не скрылся за поворотом со своим рюкзаком и сумкой. На вокзале, из-за тяжелого груза, я сильно утомился, разыскивая свой поезд. На перроне неожиданно мы столкнулись с отцом Харалампием. Он чрезвычайно обрадовался:

— Надо же, как Бог устроил, что мы вместе едем! Вы в каком вагоне?

Узнав номер моего вагона и купе, он пообещал после отправления перейти ко мне, если проводники поменяют ему место. Не знаю каким образом, но все это быстро устроилось, и до самого Сочи мы ехали одни. Инок, глядя в окно на уходящую в осеннюю дымку Москву, поведал мне о своих приключениях:

— Первым делом, батюшка, хотел я попасть к отцу Кириллу на исповедь, а он разболелся. Я тогда отправился к прозорливому отцу Никифору. Выстоял очередь, поисповедовался, а когда уже собрался уходить, смотрю, старец подошел к столику в его исповедальне. А на нем луковицы лежат, штук пять-шесть. Отец Никифор быстро так их рукой-то и поворошил, но ничего не сказал. Только на меня глянул… К чему бы это?