Птицы небесные. 3-4 части - [20]

— Отче, экуменизм, антихрист — это такие темы, что голова от них пухнет, когда у нас в скиту начинают об этом спорить.

Я понурил голову, вспоминая долгие споры на эти темы за чаем в нашей кухне.

— Пустословия избегай и в скиту не поощряй. Не впадай в болтливость, подменяющую духовную жизнь. Болтовня и пустословие — угождение плоти и чреву, а жизнь духовная — самоотречение и отвержение всякого самоугождения. Всегда наблюдай за собой: когда ты с Богом, а когда ты удаляешься от Него в пустословие и пустомыслие. На всяк день знай, что тебе нужно делать: молиться и спасаться, снова и снова приближаясь к Богу и утверждая дух свой во Святом Духе, ибо служение Богу должно быть в духе и истине. От ересей и церковных раздоров будь в стороне, много народа в этом враг запутал… — Старец печально вздохнул. — И не давай в себе никогда лености укорениться, да…

— Батюшка, сколько с нами монахов о пустыне разговаривали, о молитве, об Абхазии мечтали, а почти все остались в Лавре… — В моем голосе прозвучала грусть.

— Бывает, бывает, отец Симон, что монахи не могут вернуть первую благодать и остывают, сил не хватает, «ибо осуетились в умствованиях своих». Что долго копится, то долго устраняется. Так и разленение душевное копится понемногу. Нельзя позволять себе остывать духом, да… Горение, горение нужно иметь сердечное к Богу, отец Симон! Кстати, у меня попросил благословения поехать с тобой и присмотреться к абхазской жизни иеромонах Филадельф! Дела свои он устроил, хочет к тебе присоединиться. Ты когда едешь?

Я назвал примерную дату.

— Возьми его с собой, пусть посмотрит, подумает. Господь хочет, чтобы мы в свободном произволении пришли к познанию истины, а не силою знамений и чудес. Он желает, чтобы мы распились с Ним волей своей, как Он Сам распялся за нас Своей волей.

Отец Кирилл говорил в полумраке слабого света лампады, но казалось, что его лицо сияет на фоне икон, мерцающих позади его головы.

— Отче, когда я вступаю в духовный спор, то волнуюсь и не могу сразу найти нужные доказательства. Только потом вспоминаю, как нужно было ответить. — пожаловался я.

— Духовное рассуждение есть Божественная мудрость, и она не дается просто так, да. За нее нужно кровь пролить и смириться до зела. Эта благодатная мудрость проявляется только в мирном спокойном состоянии ума. А тот ум, который возбужден и рассеян, не может иметь никакого рассуждения. Возбужденный ум представляет собой полное заблуждение и иным быть не может. Сама природа возбужденного немирного ума есть всецелое заблуждение. Только ясный умиротворенный ум приходит к духовному просвещению и благодатному рассуждению во Святом Духе: «Духовный судит о всем, а о нем судить никто не может». Всеми силами храни в любых искушениях мир душевный, и Господь не оставит тебя!

— Скажите, пожалуйста, батюшка, как определить, правильно ли ведется духовная беседа?

Меня волновал этот вопрос, в котором я не чувствовал себя достаточно уверенно.

— Если будешь беседовать с кем-либо о Боге, то признаком правильности беседы является присутствие благодати. А разногласия и спорливость в беседах — от лукавого! Умей молиться даже в беседах с людьми, не теряй молитву ни на мгновение и так стяжешь дар духовного рассуждения. Когда находишься один, внемли Богу, а когда говоришь с людьми, внемли своему сердцу. Нужно не столько учить людей, сколько молитвой помогать им спастись!

— Батюшка, я вам очень благодарен за добрые советы! Последний вопрос, и все! — Отец Кирилл улыбнулся и посмотрел на часы, стоящие на тумбочке. — В келье на Грибзе, чтобы не забыть какие-либо важные моменты молитвенной жизни, мне пришлось их записывать. Продолжать вести такие записи или же прекратить?

— Записывай, записывай, потом пригодится…

— Простите, отче, что обременил вас вопросами, а время уже позднее, благословите!

— Бог тебя благословит! Зайди ко мне перед отъездом…

— Непременно, батюшка…

Наместник при встрече, выслушав мою просьбу с упоминанием о разговоре с отцом Кириллом, как всегда, был решителен и краток:

— Благословляю всех, кого пострижешь в монахи, зачислять в насельники Троице-Сергиевой Лавры! Пусть подают документы.

— Благословите, отец Феофан! — с благодарностью поклонился я, не ожидая столь широкого великодушия.

В один из суетных дней, когда я собирался в дорогу, меня разыскал иеромонах, о котором говорил Старец.

— Отец Симон, меня батюшка благословил поехать с тобой в Абхазию, чтобы присмотреться к вашей уединенной жизни…

— Очень рад, присоединяйся, отец Филадельф!

— А что с собой брать?

— Рюкзак побольше, ботинки покрепче и одежду попрочнее. Можно круп разных взять, тоже пригодятся!

— Понял. Почти все это я уже приготовил. Что еще?

Мне нравился этот разумный благочестивый монах.

— Отец Филадельф, а тебе бывает когда-нибудь одиноко?

— Только среди людей, — ответил он, подумав.

— Ну, для уединения это подходит! — сказал я, порадовавшись в душе за нового друга.

В оставшиеся до отъезда дни мне хотелось еще навестить монастырского схимника. В коридоре старого жилого корпуса стоял знакомый запах лекарств и ладана. Я постучал в дверь и произнес молитву.