Птицы небесные. 1-2 части - [74]

Через несколько дней в дверь раздался новый стук, но теперь я не стал медлить и поспешил ее открыть. Это пришел почтальон, пожилой таджик, принесший мне конверт из Института с различными предписаниями. Почтальон немного говорил по-русски и попросил чаю:

— Чай, чай давай! Что стоишь? — усмехнулся он.

Я включил электрочайник, достал пиалы, конфеты и зеленый чай. Желая доставить гостю удовольствие от моего гостеприимства и предположив, что в кишлаках пьют чай покрепче, я высыпал в чайник большую горсть зеленого чая и залил кипятком, стоя у плиты. Почтальон в это время смотрел в окно и барабанил пальцами по столу. Я налил ему в пиалу чая и пододвинул конфеты. Мой гость сделал глоток, страшно скривился и выплюнул чай на пол:

— Ты что сделал? Это же не чай! Сколько ты положил заварки?

Я показал — горсть.

— Ты с ума сошел! Дай мне сюда чай, я покажу тебе, как нужно заваривать!

Так состоялся мой первый урок восточного гостеприимства и правильного заваривания чая. Потом я уже не ошибался.

Оглядывая окрестности, я был счастлив тем, что живу пусть не в очень живописных, но все-таки настоящих горах и, наконец, смог установить для себя молитвенный распорядок. Просыпался рано утром и молился до наступления жары, потом немного читал Евангелие. В течение дня я просматривал свои записи и изучал привезенные книги о растительном и животном мире Таджикистана. В сильную жару есть не особенно хотелось, поэтому мне на обед достаточно было редьки с солью, лепешки и винограда, которые я покупал в местном магазине. В полуденный зной я сбегал вниз к сильно обмелевшей речке, где воды было чуть выше колен, и немного лежал в ней, чтобы освежиться, находя неглубокие ямки за большими камнями. В этой речушке всегда плескались местные ребятишки, и мы быстро сдружились, сообща построив высокую запруду из камней, в которой даже мне глубина достигала почти по грудь. После, к сожалению, запруду смыло осенними паводками, называемыми «сель». Вечер снова был посвящен молитве, в которой я старался пребывать с захода солнца до ночи, в упоении сидя под звездами на дощатом помосте.

Иногда, не обращая внимания на сильную жару, я уходил в далекие прогулки на весь день, взяв с собой воду и лепешку. Истоки реки начинались километрах в десяти от моего дома; она вытекала голубыми каскадами из красивого скалистого ущелья. По берегам речушки стлались невысокие заросли тамариска. Там, в верховьях, находился последний маленький кишлак, куда меня пригласили на чай. В этот период религиозного энтузиазма, подражая древним аскетам, я отказался и от чая, считая его нарушением аскетики и возбуждающим напитком, поэтому установил себе строгое правило пить только воду. Меня усадили, как гостя, на почетном месте, во главе «дастархана» — большой цветастой скатерти, растеленной на войлочном полу. Принесли угощение: мед, орехи, местную халву из обжаренной пшеничной муки с маслом и сахаром, домашнее сливочное масло и кислое молоко — «джаргот», затем подали чай. От чая я сразу отказался, заявив, что пью только воду. «Ну, воды у нас много!» — засмеялся хозяин, говоривший немного по-русски. Пришли посмотреть на гостя и старики — пожилые седобородые таджики, которые долго расспрашивали меня о том, где я был и что видел, а потом, оставив меня в покое, заговорили о своем. Больше всего мне понравилось в гостях кислое молоко и его мне наливали в большую пиалу несколько раз. Без знания языка приходилось чувствовать себя очень стесненно, и я поставил себе целью, по возможности, выучить таджикский язык.

В конце лета на станцию снова приехали сотрудники института посмотреть, не сбежал ли я? Увидев, что я на месте и даже не жалуюсь, они обрадовались, но в то же самое время выразили удивление, — чем же я занимаюсь целыми днями? Один из инженеров заметил:

— Ты бы хоть колодец выкопал, все равно делать нечего! Или у тебя что ни день, снова лень? Можешь тополя, к примеру, посадить вдоль забора!

— Лопаты нет…

— А что есть?

— Один лом…

— Вот ломом и сажай! — засмеялись сотрудники.

Полагая, что это шутка, улыбнулся и я. Определив место возможного нахождения воды, старший группы прикинул на глаз, что до воды метров пять копать придется. Преисполненный веры в невозможное, я пообещал взяться за колодец.

— Ты что, серьезно будешь копать? — не поверили некоторые сотрудники, отведя меня в сторону.

— Серьезно! — ответил я. — Как только обзаведусь лопатой!

Они рассмеялись, посчитав, в свою очередь, мой ответ иронией.

С тополями меня выручил местный почтальон, когда я рассказал ему о шутке с ломом.

— Да это ерунда, я тебя научу!

С первыми дождями он появился на станции с большим пучком тополевых свежесрезанных веток.

— Ну-ка давай свой лом!

Он ловко проделал одним ударом в глине дыру и поставил в нее ветку:

— Лей из ведра воду! Вот и все дела!

Остальные ветки я «посадил» ломом вдоль всего забора сам, осталось лишь решить вопрос с колодцем. Он принес мне огромную таджикскую лопату и я, вместо утренней и вечерней зарядки, прилежно взялся за колодец, не заботясь о том, смогу ли его выкопать.

Глубокой осенью, занятый своим колодцем, я заметил идущего к станции крепыша с бородкой, по виду русского. Представившись, он сказал, что пришел со станции «Богизогон», которая расположена дальше в горах за голубеющим вдали Вахшским хребтом, в прекрасном лесном заповеднике горного ущелья Сари-Хосор, где людям запрещено селиться. Живет он с таджиком, с которым не очень ладит, и пришел познакомиться со мной, чтобы подобрать себе напарника. Когда я угощал его чаем, выяснилось, что он — большой любитель приключений, бывший золотоискатель, ранее возглавлявший старательскую партию на Алтае и, кстати, может меня обучить, как мыть золото. Заметив мое недоумение, он рассмеялся: «Да его в Таджикистане лопатой можно загребать!» Он объяснил мне, что для промывки золота необходим специальный лоток, но можно обойтись и обыкновенным тазиком. Мы купили в местном магазине цинковый тазик и договорились утром пойти в верховья реки, чтобы поискать золото повыше последнего кишлака.