Птицы меня не обгонят - [6]

— А жить будешь в интернате?

— Наверное. Ведь ездить нельзя… Почему ты спрашиваешь?

Милан ничего не ответил. И только когда они остановились у красного домика, где жила Вендула, заметил:

— Будем редко видеться…

Она посмотрела на него удивленно и, взяв из его рук сумку, принялась ритмично раскачивать ее. Потом подняла голову и заявила, что мама уже дома. Окно второго этажа отбрасывало в темноту свет.

— Что будешь делать? — спросил он.

— Не знаю. Наверное, спать лягу!

Милан махнул рукой, словно хотел отогнать назойливую муху.

— Так рано? — изумился он.

В ее глазах вспыхнула искорка.

— Ну и что же? Знаешь, Милан, я ужасно хочу спать. Наверное, у меня начинается зимняя спячка… Добрый вечер!.. — крикнула она вдруг.

Милан обернулся и, заметив за собой знакомую фигуру пожилого человека, тоже поздоровался. Мужчина ответил. Когда он исчез в темнеющей улочке, Вендула скроила гримасу и вздохнула:

— Шикола… Вот налетели! Он нас видел…

Милан вскинул голову.

— Чего бояться! Не умирать же теперь. Мы не первоклашки.

Вендула опять вздохнула и сказала, что теперь Шикола засыплет ее по математике. Вот ведь мучение…

Встреча с математиком отбила у нее всякое желание продолжать беседу.

— Мне пора. Мама ждет…

— Ну, пока! — крикнул Милан, когда она дошла до калитки.

Вендула помахала рукой и улыбнулась.

А он не спеша зашагал к дому по пустынной улице.

11

Лилина, подняв правую руку, стояла посреди кухни и декламировала какой-то монолог. Мама сидела за столом и восхищенно слушала.

Милан вошел, поставил на стол хозяйственную сумку с покупками и включил радио.

— Где папа? — спросил он.

Лилина не прекращала своего выступления.

— Тшшш… — зашипела на него мама и многозначительно кивнула головой по направлению к Лилине.

Он недовольно махнул рукой. Радио разразилось энергичным маршем. Лилина скисла.

— Ах… — причитала она, — разве я могу репетировать в такой обстановке? Дождешься от вас сочувствия! Через несколько дней ехать, а еще столько учить!

— Шла бы ты, сестричка, в комнату! — посоветовал ей Милан.

Он снял куртку и свитер, положил аккуратно в шкафчик, потому что знал — сегодня маму сердить нельзя. Тем временем вернулся отец. Было слышно, как он топает ногами в передней. Милан выскочил ему навстречу.

— Привет, папа… — сказал Милан, вглядываясь в лицо отца. Он, как обычно, пытался по его лицу определить настроение.

— Я голоден как волк! — провозгласил отец вместо приветствия и стал греть над плитой озябшие руки, заявив, что на дворе чертовский холод и пускай мать поторопится с ужином.

— Лилина, ты могла бы поставить тарелки! — обратился он к дочери.

— Мне некогда… мне надо заниматься!

Мать за нее вступилась:

— Прошу тебя, оставь ее. Ты же знаешь, что у нее экзамены. Я решила ехать с ней вместе в Прагу. Я уже и на работе отпросилась. Что ты на это скажешь?

— Как хочешь. Ты что, полагаешь, что в Праге она непременно попадет под машину?..

Милан захохотал.

— Ты глуп как пробка! — оценила его поведение сестра.

— Где мне до тебя, Лилина! Наверное, когда распределяли ум, тебе перепала двойная порция…

Сегодня у матери не было никакого желания слушать их нескончаемые препирания. Она заявила, что и ей хотелось бы иметь немножко покоя, что она измучилась на работе, а тут еще надо возиться с ужином. А это не пустяк.

— Молчи, мать, молчи, — успокаивал ее отец, — через несколько лет все будет по-другому. Милан станет инженером, изобретет какие-нибудь таблетки. Проглотишь — и не надо никакой пищи. Нет тебе ни варки, ни жарки. Печей в доме не станет. К чему? Ведь химия творит чудеса. Съешь таблетку — и весь обед.

— Скорей бы… — вздохнула мама и налила в тарелки суп.

— Молчи, мать, молчи, дождемся! Возьмем хотя бы нашего Милана! Вдруг эти таблетки изобретет именно он! — Отец похлопал Милана по плечу. Инженер-химик Милан Мразек, лауреат Государственной премии!

Милан вздрогнул, словно его ужалила змея, покраснел и свистящим шепотом произнес:

— Я в химический не пойду!

Отец положил ложку на стол и сказал:

— Я считаю, что тебе пора кое-что соображать. Я в твои годы уже твердо стоял на собственных ногах. Когда мне было четырнадцать лет, я пошел на фабрику. Работал до седьмого пота. Я все бы отдал, чтоб иметь возможность учиться… Мы хотим, чтобы тебе жилось легче, чтоб тебе не пришлось надрываться. Но ты не умеешь этого ценить!

Мама стала всхлипывать и искать носовой платок.

— Ты что? — повернулся к ней отец.

— С ним одно мученье! С детства. Еще с пеленок одни неприятности. Лилина — золото… Боже, что из него будет?..

— Слишком балуем — вот что! — повысил голос отец. — С меня хватит!

— Я в химический все равно не пойду. Меня химия не интересует…

— Послушай, мой мальчик! (Милан ненавидел, когда отец говорил «мой мальчик», и тот наверняка это знал.) Ты думаешь, что мне всегда нравилась моя работа? Глубоко ошибаешься! Но только знай: человеку приходится иногда делать и то, что ему вовсе не по вкусу. Ты еще этого не понимаешь… («Как же!» — подумал Милан.) Но привыкнешь. И химия тебе понравится, вот увидишь…

Отец говорил еще не менее получаса. Милан не осмеливался возражать. Но когда понял, что отец готов закончить проповедь, объявил родителям, что их вызывают в школу.