Птицы меня не обгонят - [38]

— Старая, ржавая развалина. Сколько лет стоит в сарае. Слушай-ка, Гонза, тебе кто сказал, что у меня есть станок?

— Бабушка, — соврал я, — говорила, что в войну у вас шлифовали камни.

— Что правда, то правда, — согласился он и велел следовать за ним.

Мы прошли через двор и заглянули в сарай. Станок был завален старым барахлом, огромными колесами от древней телеги, на которой уже никто никогда не поедет в поле, пустыми бочками от бензина и частями молотилки. Не так-то просто выволочь его во двор. Если б не Лоужил, мне бы не справиться.

— Весь рыжий от ржавчины, как лиса, — определил он, когда мы стряхнули с него паутину и толстый слой пыли.

— Неважно… — сказал я.

Пан Лоужил попытался запустить шкив. Он шел туго. Лоужил нагнулся, чтобы получше разглядеть, в чем там дело.

— Два зуба полетели! — воскликнул он после тщательного изучения.

— Все равно… Я его и такой куплю.

Лоужил выпрямился и захохотал. Я не понимал, чего это он так веселится, и начал вытирать лицо, заподозрив, что у меня под глазом грязное пятно.

— А сколько даешь? — спросил он наконец и вызывающе засунул руки в карманы штанов.

Я не знал, сколько предложить. У меня в ночном столике спрятаны сорок три кроны. Еще немножко подкинет бабушка. И у мамы тоже можно будет выпросить крон десять. Я решился и выпалил самую высшую сумму:

— Семьдесят крон… Но если… я остальное принесу потом! — добавил я.

Он кивнул головой по направлению к воротам.

— Слушай-ка, парень, давай поскорее забирай это барахло, а на свои деньги купи бутылку керосина и жестянку машинного масла. Только все равно он навряд ли будет работать.

— Будет, пан Лоужил, вот увидите, еще как будет!

Он дал мне инструмент, чтоб я мог разобрать станок. Иначе мне его до дому не дотащить.

И вот сейчас я везу домой последнюю шестеренку. Собирать станок надо дня три. Не меньше. И если окажется, что мотор в порядке, в субботу я уже возьмусь за свои камни. Жаль, что в саду нет розетки на трехфазный ток. Я бы мог работать в беседке. А во дворе соседи будут глазеть — что да как. А впрочем, ну и что из этого?

Я решил первый отшлифованный агат отнести Лоужилу. Он ведь мог меня преспокойно выставить. Заявить, что у него нет времени или охоты искать станок. А он отдал, да еще просто так, задаром! Бывают же счастливые дни! Такие, как сегодня, например. По физике не вызывали, за диктант — пятерка с минусом и станок задаром! Вот бы встретить на площади Итку и… да только у нее в это время ритмика. Нет, человек должен быть скромным в своих желаниях!

26

— Ну-ка я тебя проверю! — сказала бабушка, когда я захлопнул учебник физики и собрался удрать во двор, где меня ожидала моя чудесная машина. Вот уже третий день я пытаюсь привести ее в движение. Мне помогает Матыяско. Мы очистили ее от слоя грязи и ржавчины, каждый шуруп и гайку промазали керосином, продрали проволочной щеткой и шестерни. Соседи каждый раз, по пути к своим сараям, задерживались возле нас, и никто не мог взять в толк, кому и зачем это дьявольское изобретение может служить. А мы и не пытались объяснять.

— Я и сам все знаю! — пресек я поползновения бабушки, но в этих вопросах моя бабушка принципиальна: она отложила газету с недоконченным кроссвордом, нашла в учебнике 44-ю страницу и спросила:

— Скажи-ка мне, молекула — самая меньшая частица материи?

— Самая!.. — подтвердил я и взглянул на часы.

— Нет, не самая!.. — победоносно воскликнула бабушка. Она подчеркнула пальцем две строки в учебнике и, зачитав вслух пояснение, заявила: — Ну так как?

— Все ясно, бабуля, но только механически ее дальше уже не разделишь, я и не спорю. Только химически…

— А что получишь?

— Когда?

— Ну, как ты говорил, если будешь делить химически?

— Атом.

— А как это сказать по-гречески?

— Откуда мне знать? Я, что ли, знаю греческий?

— Должен знать. Здесь написано.

— Покажи…

Бабушка закрыла ладонью страницу:

— Нет… сам должен помнить.

— Не должен, не должен. Вот еще — все учить, Шикола это все равно не спросит.

— Пятерочник должен знать, что такое атомос!

— Ну, ба, спрашивай дальше! — воскликнул я нетерпеливо.

Если она станет проверять в таком темпе, мы закончим физику не раньше субботы. Я ошибся ненамного — она отпустила меня около четырех.

Внизу дожидался Воржишек. У него не было никаких инструментов, и он протирал шкивы тряпкой. Он посмотрел на меня укоризненно:

— Не очень-то ты торопишься…

Я спустился с лестницы и побежал отпирать сарай, чтобы достать ящик с инструментом.

— Хорошо, хоть шнур в порядке, — сказал я и вытащил из ящика длинную отвертку. — Но все равно надо проверить, чтоб не замкнуло.

Воржишек некоторое время наблюдал за мной, а потом тихо промолвил:

— Я тебе, Гонза, что-то принес, — и протянул засаленный конверт с адресом: «Анна Воржишекова. Стржибровице. На Пржигонах 190».

Я засунул отвертку в задний карман и протянул руку.

В конверте была фотография Итки. Она стояла, опираясь о проволочную ограду, из которой вылезали плети вьюнка, и улыбалась точно такой улыбкой, как в тот раз, когда просила меня сыграть ей на скрипке. На ней была полосатая майка и синие брюки, а на левой руке маленький браслет из знаков Зодиака — скорпионов, рыб и львов.