Птицы меня не обгонят - [3]
— Ваша Лилина собирается поступать в театральный? Да? — спросила Мадла.
— Не знаю. Мне-то что!.. Наверное!
— А еще брат…
— У меня свои заботы. Ну, Вашек, ты как?
— Нет, не могу. Я сказал. Отец меня на куски разорвет! Вот Славечек — тот может.
— Итак, дамы и господа, я беру их, — провозгласил Славечек. — Правда, дома будет легкий скандальчик, факт. Вместо того чтоб зубрить формулы, я являюсь с кроликами!
Милан улыбнулся. Завязал коробку и, сказав Вендуле: «Отдай!» — засунул морскую свинку себе за пазуху, а коробку протянул Славечку.
— Сыпь поскорей домой, не то мне их заморозишь!
— Тебе? А я-то думал, что уже «мне»!
— Тебе, тебе! Можешь их насовсем оставить. Только давай не задерживайся…
— Что ты меня гонишь, чего я там не видал!
Милан безнадежно махнул рукой:
— Делай как хочешь!
— Ну, Милан, если ты в конце концов из-за этих косматых образин не спятишь, я буду не я! — ужасалась Мадла.
— Знаешь, Мадлинка, каждый из нас чокнутый по-своему. Некоторые, например, еще в девятом в куклы играют…
Мадла обиделась. Подняла воротник и обиженно протянула:
— Ну и ладно, ничего в этом плохого нет!
— Конечно… — успокоил ее Славечек. — Мы даем грудным деткам куклу, чтоб не кричали «уа-уа-уа!».
— Погодите, погодите, мальчики, скоро вам будет не до шуточек. Еще несколько месяцев, и начнете вкалывать до одурения.
— Вам директор уже раздавал анкеты? — спросила Мадла.
— Ага… вчера! Ох, у меня ноги зябнут! — затопал ногами Славечек.
— Беги домой! — посоветовал Милан. — Согреешься. Ну и что же ты, Вендула, написала?
— Или в экономическую или в двенадцатилетку.
— Молодчина, все по-умному! — закивал головой Петер.
— Это почему?
Петер самоуверенно тряхнул длинными патлами.
— Да потому! Неужели не ясно? Если в экономическую сыпанешься, то зашагаешь в школу, если, конечно, возьмут…
Славечек понял, что должен вмешаться:
— Главное, дорогуша Петер, что у тебя все пройдет как по маслу!
— Ага! Что касается Петера, его не иначе приведут на вступительные под звон литавр!..
— А ты, Вашек?
Вашек развел руками, пожал широкими плечами и наконец провозгласил, что будет каменщиком, как отец и дед.
Славечек с умным видом погладил подбородок.
— Ну да, это вполне естественно, — сказал он серьезно. — Я где-то недавно прочел, что в связи с твоим решением вокруг домов начнут возводить более прочные леса. Чтобы могли тебя выдержать!
Вашек не реагировал. Вашек был спокойный парень.
— А ты, Милан?
Милан молчал. Вендула его толкнула:
— Ты что написал?
— Я… ничего.
— То есть как?
— Обыкновенно. Я не буду отдавать директору анкету.
— Не дури. Ведь куда-то идти надо…
Вместо нудных длинных пояснений он опять пожал плечами.
— Мне пора. Приветик. Вечером дай им поесть! — сказал он Славечку. — Хотя бы корку хлеба.
Милан повернулся и пошел. Ребята с удивлением смотрели ему вслед.
— Что это с ним? — тихо спросила Вендула.
— Не знаю.
Славечек не мог объяснить этой странной перемены в товарище.
— Выпендривается, известное дело! — оценил поведение Милана Петер.
— А может, у него неприятности…
Все молча смотрели вслед удаляющемуся Милану, пока он не исчез за углом обшарпанного дома.
Беседа стала напоминать порванные рыболовные сети, в ячейках которых то тут, то там блеснет уклейка. Надежда на веселый обмен мнениями лопнула, словно воздушный шарик. Ребята расстались.
4
«За последние несколько месяцев у нас дома все изменилось. Лилина валяется на диване и читает свои дурацкие книжонки, мама ходит на цыпочках, чтоб, не дай бог, Лилинку не побеспокоить, а папа ворчит, потому что не может прочесть газету, полежать на диване, включить телевизор, не смеет курить и разговаривать во время еды, не смеет ни то, ни это, ни пятое, ни десятое потому, что это может помешать Лилинке. Лилинка Мразкова зубрит театральные роли!
А потом являюсь домой я. Я стал вдруг казаться всем страшно противным, невыносимым, ужасающе невоспитанным: «О, господи, что только из этого мальчишки будет?!»
Никогда еще я с такой неохотой не возвращался домой. Каждый раз, когда я берусь за ручку двери, у меня такое чувство, что я задохнусь.
Я задыхаюсь на нашей кухне, даже если там иногда открывают окно, задыхаюсь везде, куда ни приду, мне больно от того, что близкие не понимают меня…»
5
— Какое у тебя настроение, папа? — спросил Милан, выслушав пятнадцатиминутную лекцию о том, что из школы надо приходить вовремя. Он и не пытался особенно возражать. — Я был у Божьей коровки в кабинете. Помогал ей.
— У Божьей коровки? — ужаснулась мать.
— У нашей классной руководительницы Броучковой. Мы ее так прозвали.
Мама укоризненно покачала головой.
— Кроме того, отметки могли бы быть поприличней. В голове одно озорство. А потом удивляешься…
— Мама…
Плотина маминых советов и указаний была, видимо, сильно подгнившей. Поток ее слов хлынул неудержимо. Хорошо еще, что характер у Милана незлобивый. Отряхнется, как щенок, и в памяти не останется даже воспоминания о нудных нотациях.
Он повернулся к отцу.
— Выкладывай, что произошло! — бросил отец коротко.
— Ну вот, опять я горю синим пламенем! — разочарованно заметил сын.
Отец отложил газету и с подозрением спросил:
— Что-нибудь в школе случилось?
— Да нет…
