Птицы летают без компаса. В небе дорог много - [21]

— Знаю я, конечно, Виктор, — согласился я.

— Хорошо, что знаешь, — продолжал Потанин. — Встречал я молодых командиров полков, смелых, решительных. Они бесстрашно швыряли летчиков в облака, когда те еще не дозрели до этого. По принципу — от простого к сложному. И прикрывались они своей смелостью, прогрессом в методике. Другие, дескать, командиры косные, реформаторы. А вот они — передовые руководители-производственники! Но ты ведь не пойдешь сдавать экзамен по китайскому языку, если иероглифов не знаешь?

«Я-то не пойду, а ты английский язык сдавал, когда и буквы позабыл», — мысленно упрекнул я Виктора.

— И ради чего они их бросали? — спросил он и сам ответил: — Ради папахи. В небе овчинку увидели. А там папахи, беспечно сбитые набекрень. Слабый ветерок, и… понесло. Когда их летчики не справлялись — они и разводили руками: овчинка-то выделки не стоила. Такие командиры вспыхивали от короткого замыкания и сгорали. Тут, елкина мать…

— Потанин! Потанин! — послышалось из комнаты. — Выбирайте выражения, не на стадионе.

— Видишь, вот, — шепнул он мне и громко сказал жене: — Выражение вполне подходящее. Елка — самое что ни на есть русское слово. — Потанин уже зажегся, а поэтому не мог не привести до конца свои доводы. — Нет, мы люди земные, не в небе нам жить выпало. С землей мы корнями связаны, а с высотой — сердцем. А сердце-то иногда, как на дереве листок, трепыхается, воздух жидок, и глазам сверху непривычно смотреть. Только птицы без компаса летают. У них память предков в крови: из поколения в поколение птицы оставляют своим птенцам мастерство в технике пилотирования и маршруты, по которым сами летали. Наши деды и прадеды оставили нам наказ — беречь Родину. А как — сами должны домыслить. Надо знать больше, чтобы к полету птиц приноровиться. Если в теории ни уха ни рыла — и не лезь в небо, оно тебя по всем статьям проконтролирует и, если не гож, сбросит к чертям собачьим. Земля — вот мудрая советчица пилота, она летать научит и преданным быть обяжет. Сиди и до седьмого пота долби гранит летной науки или… — Виктор Иванович увлекся и грохнул по столу кулаком. Посуда протяжно звякнула.

— Уберите пары, товарищ полковник! — В проеме во весь рост появилась Елена Александровна. — Господи, расходился тульский самовар. Разве посидишь с ним спокойно? Лучше бы поели, пирог ведь остыл, — улыбнулась она.

— Во, видел? — кивнул он мне. — Извини, пожалуйста, Леночка, — смягчился он и вроде бы сам с неба спустился на землю. — Пирожок вкусный-вкусный, мы его еще успеем, — подмигнул мне, но на землю еще не совсем спустился, спросил: — Вот ты, поди, уже моего комэска Яшина в ретрограды зачислил? А зря, торопиться не надо, Сергей. У летчиков, тем более у командиров, обязательно должна быть некоторая доля недоверия к своим знаниям и тем более к знаниям своих подчиненных. Я, к примеру, если не занимаюсь теорией месяц — переживаю сам, а если не буду заниматься год, уверен, что за меня будет переживать вот она, — показал Потанин на жену.

— Часто ты с такими речами перед летчиками выступаешь? — с подковыркой спросил я.

— Так это же оратор, Демосфен! — махнула рукой жена и пошла на кухню.

— А как же мне не выступать? У меня в части еще закавыка — замполита молодого дали. Я. уже говорил тебе. У него одно на уме — полеты и полеты. А людей организовать не может, не умеет. Надо плакаты — ночью сам пишет. Видел, проходили сейчас мимо, — его работа. Спрашиваю: почему радиоузел молчит? На следующий день слышу его голос из репродуктора. И получается, что все это он вершит для меня. Но главное-то не в том, что сделано, а в том, кем сделано и как. Людей на это поднять надо. Тогда они расти начнут, друг к другу потянутся, и узнаешь их в деле лучше. В том ведь суть политической работы. А «Фигаро здесь, Фигаро там» пусть и останется у французов. И англичане так могут. Словом, нет еще опыта у моего боевого заместителя, прибыл-то он с командной должности.

— Ничего, научится, — вставил я.

— Безусловно, жизнь подскажет. Вот недавно у одного летчика жена собралась домой улетать, с мужем повздорила. Тут мой замполит и развел руками. Если бы, скажем, вражеский самолет появился в нашем небе, он бы и глазом не моргнул — верхом на истребитель, и ракета сделала бы свое дело. А тут ракетой не возьмешь. Такие, брат, пироги, — заключил Виктор, глянул на телевизор и насторожился. — Тихо, тихо, — поднял он руку, — неспокойно что-то на аэродроме, — приподнимаясь со стула, сказал он сам себе. — Видишь, движок запустили, — кивнул он на экран, по которому судорожно забегали, заискрились еле заметные линии из серебристых иголок.

— Виктор! Телефон звонит! Не слышишь?!

— Слышу, Леночка, слышу! Я так и знал!

Потанин стремительно рванулся к двери и, перемахнув через порог, схватил трубку:

— Слушаю, Потанин!

И сразу стал поправлять ворот у рубашки, глазами потянулся к вешалке.

— Понял! Иду! Иду! — резко и отрывисто бросил он в трубку. Потом мне: — Посиди, Сергей, я сейчас. Пару на перехват цели подняли. Мы за разговорами и не услышали.

Он быстро пристегнул галстук, сунул кулак в рукав кожаной куртки и так, повесив ее на плечо, выбежал за дверь. По лестнице дробно застучали каблуки. У подъезда уже нетерпеливо рычал его газик.