Птички в клетках - [35]
— Не беспокойте ее, — сказал он. — Я хотел только спросить про собаку.
Рейчел вовсе не лежала в постели. Она стояла рядом с соседкой и, когда та положила трубку, спросила:
— Что он сказал?
— Он спрашивал про собаку.
— И все?
— Да.
Это ее просто ошеломило.
Она проснулась посреди ночи, и, когда изумление прошло, ей страшно захотелось, чтоб он оказался рядом и можно было ему сказать: "Между прочим, могли извиниться. Я не люблю, когда меня обзывают дурой. Слишком много себе позволяете. Не воображайте, пожалуйста, что меня вот настолечко интересует ваша собака". С неудовольствием она отметила, что ее всю трясет. Она вылезла из постели и, глядя в окно на черные деревья, увидела, как сама она пронеслась через парк к его дому и выволокла из постели эту несчастную собаку. Уж она ему выдала! И в каких выражениях! Она вышвырнула пса из комнаты, и он с воем кинулся вниз. Она вернулась в постель обессиленная и дивилась самой себе, не понимая, каким образом Сэм превратился в Тома. Она лежала без сна, оцепенев, одна-одинешенька. Кого же она вышвырнула? Сэма или Тома?
А Гилберт заперся у себя, налил стаканчик неразбавленного виски, потом второй, потом третий. Не совсем понятно, к кому адресуясь, к Соне или к Рейчел, он произнес "дурища" и кое-как добрался до постели. В пять часов он проснулся, окоченев от холода. Собаки не было. Пустая постель. Он встал и пошел вниз. Впервые после Сониной смерти собака спала на диване. Он забыл приоткрыть дверь.
Утром, к его изумлению, Соня произнесла громко, как со сцены:
— Пошли ей цветы. Пригласи пообедать.
И он послал цветы, а когда Рейчел позвонила с благодарностью, пригласил ее пообедать — в ресторан.
— У вас дома. У меня дома, — сказал он. — Две собаки.
Затем было долгое молчание, и он слышал, как она дышит в трубку.
— Да, действительно, лучше где-нибудь еще, — сказала она. И прибавила: — У нас сложная проблема, вы правы.
А после этого обеда и следующего она сказала:
— Вообще бездна проблем. Я вас почти не знаю.
Так они проговорили все лето, и завсегдатаи ресторана чего только про них не рассказывали и диву давались, когда в октябре они перестали ходить. Хозяин слышал только, что оба дома они продали, правда, он и цену знал. Хозяин купил Сониного пса. Был еще фокс, говорил хозяин, но про того ничего не известно.
Фантазеры
Перевод В.Хартонова
— Мы сегодня при полном параде, — спускаясь в кухню от старой дамы, объявила мужу хозяйка. — Кольца с бриллиантами, изумрудное колье — все, что есть, надела. Я говорю: "Вы точно для гостей — при полном параде". — "Да, — говорит, — я жду Гарри". Как дитя малое. Не доверяю я этому типу. Нахальный и врун. И знаешь, что она сказала?
— Что? — спросил муж.
— Сегодня, говорит, четверг, миссис Лекс, сегодня врать буду я.
Февральский день клонился к вечеру. Наверху, в черном парике, с Бодлером в руках — еще отцова книга, — сидела в постели старая дама. Она упивалась чтением; огромные из-за очков глаза рыскали вдоль строк; выставив длинный нос и растянув длинную полоску рта, словно ощерившаяся на первый снежок волчица, она трепетно внюхивалась в слова.
вполголоса смаковала она. На постели вперемешку лежали французские и английские книги, газеты, забракованные детективы. День тянулся долго, и время от времени она посматривала на улицу; дождь всех разогнал. Только старый дрозд торчал на ветке платана за окном понуро и сиротливо.
— Опаздываешь, — нетерпеливо кутаясь в шаль, сняв очки и открыв крепкие заждавшиеся зубы, сказала старая дама, когда в четыре к дверям подошел Гарри. Ее расседланный нос глядел укоризненно. Принесенные для нее библиотечные книги Гарри сложил на столике у окна, рядом с постелью. Гарри был высок, краснолиц, в его глазах масляно стыло изумление человека, чудом не задохнувшегося в тесном костюме и от обилия новостей.
— Заходил постричься, — сказал он и из свалки вещей потянул плетеный стульчик. Старая дама нетерпеливо ждала, когда он сядет.
— Но не в том суть, — сказал он. Старая дама глубоко вздохнула и осклабилась голодной улыбкой.
— Не в том суть, — сказал он. — Произошла жуткая вещь, когда я шел из парикмахерской. — Старая дама ровно выдохнула и в счастливом изнеможении прильнула щекой к подушке.
— Я встретил своего двойника, — сказал Гарри.
Два года назад она попала в больницу, а до этого Гарри в погожие утра возил ее в коляске по набережной. Когда же ее забрали в больницу, он пошел работать буфетчиком в "Куинз-отель". Теперь она не вставала, и он носил ей книги. В ту пору, когда он еще вывозил ее на прогулку, он решался вставлять только "да, мисс Рэндл" или "в самом деле, мисс Рэндл?" в ее рассказы о городе, каким он был в годы ее детства, о семье, в которой, кроме нее, все поумирали, об отце, известном журналисте, причастном к событиям в Версале после войны 1914 года, очевидце ирландских беспорядков, о ее жизни с отцом в Лондоне. И в свою очередь Гарри рассказывал о себе. "Я родился в Эннискиллене, мэм". — "Это вроде бы пограничный город, Гарри?" — "Там живешь, как на вулкане, мэм. Мой отец сражался с англичанами". — "Очень глупо с его стороны", — говорила старая дама. "Конечно, глупо, — говорил Гарри. — Из-за него мы взлетели на воздух". — "Неужели англичане бросили бомбу?" — "Да нет, это была отцова бомба, самоделка, она и рванула в доме". — "Тебя не ранило, Гарри?" — "Я был у тетки. Потом ушел в море". — "Я знаю, ты говорил, причем корабль тоже взорвался". — "Нет, мэм, взорвался котел. Ливерпульской приписки был корабль, Грэнтам"". — "Два взрыва подряд? Что-то не верится, Гарри". — "Истинная правда, мэм. В нью-йоркском порту. А в Буэнос-Айресе я уволился — на этой посудине все было не слава богу". — "И определился на ту гасиенду. Хотя нет, сначала ты вроде бы работал в отеле?" — "И не в одном, мэм, это уже после американка взяла меня к себе на гасиенду". — "Смотреть за лошадьми?" — "Совершенно верно". — "Та самая американка, что верхом на лошади поднималась к себе в столовую?" — "Нет, мэм, она въезжала в дом и по мраморной лестнице поднималась в спальню". — "Невозможная вещь, Гарри. На муле — да, но не на лошади". — "Как раз это у нее получалось, мэм; другое дело — как свести лошадь вниз. Тут она звала меня и еще одного парня, индейца, мы и сводили, а это двадцать пять мраморных ступеней. Сама стоит наверху и покрикивает: "Не заденьте картины!"" — "На гасиенде, я полагаю, тоже не обошлось без взрыва, Гарри?" — "Нет, мэм, зато там порхали бабочки величиной с тарелку, с ног сбивали…"
«Семьянин» взят из сборника рассказов под названием «На краю скалы», впервые опубликованного издательством «Чэтоу энд Уиндус» в 1979 году. Это прекрасно построенная история с хитроумным поворотом событий в сюжете и мастерски обрисованными героями. Особенно интересен образ Уильяма, которого читатель так и не встречает.
Перепечатано из сборника рассказов В. С. Притчетта с любезного разрешения издательства «Чатто и Уиндус».
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.