Птички в клетках - [19]

Когда она выплакалась в объятиях Арго, тот сказал:

— Сюда он больше не придет. Я заявляю в полицию.

— Ах нет, не надо!

— Он продаст шубу. Хватает все, что подвернется под руку. Фунтов пятьдесят он за нее получит.

— Да он просто обезумел от ревности. Все требовал, чтобы я призналась, что это подарок какого-то мужчины, — сказала она с гордостью. — Он человек со странностями. Может, и не продаст.

— Думаешь, подарит какой-нибудь девице? — несколько утихомирившись, гнул свое Арго.

— Ни в коем случае! — сердито отпарировала она. Нет, на такое она не согласна. Право же, эти высокие мужчины — чем они выше, тем глупее, она всегда это подозревала.

Ночью ей не спалось, она лежала и думала, где же теперь ее муж. А вдруг все, что он говорил, правда? Что только ее одну он любит по-настоящему и только об одном молит бога: чтобы она простила его, а она такая жестокая и сама во всем виновата. Вот ведь помнит он Персер-стрит. Может, он и вправду ездил в Южную Америку? Ах, будь у нее тысяча двести фунтов, она дала бы их ему. Она никогда не простит себе, если его арестуют. Потом нахлынули другие мысли, она впала в его мелодраматизм: он похитил ее молодость, ее нагую молодость, и теперь она старая женщина. Она поднялась и пошла среди ночи к зеркалу взглянуть, сколько седины у нее в волосах. Она ведь ненамного моложе Чарльза. Продрогшая, она вернулась в постель и обвила руками Арго.

— Люби меня. Люби, — шептала она.

И зачем только он сказал, что ее муж подарит шубу какой-нибудь девице! Любит говорить гадости…

Утром она отправилась на службу.

— Кто-то побывал вчера в моей квартире и унес мою шубу, — сказала она.

Что за жизнь у этой бедняжки, вздыхали сослуживцы, вечно с ней что-то приключается. Конца этому не видно. Но отчего же так сияют ее печальные глаза?

Ключ к моему сердцу

Перевод М.Кан

Когда умер отец и нам с матерью пришлось самим управляться в пекарне, мне шел двадцать пятый год. Пекарня считалась лучшей в нашем городке, скромное заведение, но доходное, хотя начинал отец дело, что называется, с нуля. Мать, бывало, вспомнит свою "первую свадьбу", а отец подмигнет мне и скажет: "И часто ты выходила замуж? За кого же в первый раз?" А речь шла о тех днях, когда они, помимо булочной, затеяли поставлять свои изделия на свадьбы и вечера. Долгое время, когда я был маленький, наша семья жила над булочной, потом мать уговорила отца купить на той же улице дом. После, по соседству с пекарней, мы открыли кафе с таким расчетом, что когда-нибудь прикупим и две лавочки между ними. Однако в последние годы жизнь моего отца пошла вкривь и вкось. Ночная работа, жара адова, привык вставать поздно, ну и сбился с панталыку. Но доконали его свадьбы. После свадьбы всегда остается шампанское, к которому отец до того пристрастился, что вскоре не мог обходиться без него, а там перешел и на коньяк. Короче, когда адвокат мистер Пикеринг начал вникать в отцовское завещание и бумаги, в них обнаружился полный кавардак и объявились счета, о которых мы знать ничего не знали.

— Все расчеты держал в голове, — сказала мать с большой гордостью.

Пришлось нам с мистером Пикерингом разбираться, что к чему, и среди прочего выяснилось, что наши долги ничто по сравнению с тем, что в городе задолжали нам самим. Торговлей и бухгалтерией в булочной занималась мать. Занималась, как мы говорили, больше из любопытства — из любви поразмышлять о том, отчего, например, учительница берет к чаю сдобу только по четвергам, погадать, кого покупатель ждет в гости, если спросил себе больше, против обыкновенного, тех или иных пирожных. Ее догадки чаще всего подтверждались, и мало кто лучше ее знал о том, что творится в городе. Обычные покупатели расплачивались исправно, сразу же или в конце недели, и она не беспокоилась, а посылать счета не любила, и когда мистер Пикеринг объявил, что нам причитается добрых шестьсот фунтов — кому-то не напомнили, что пора платить, а кто-то помнил, да не желал утруждать себя, — она не всполошилась, а, скорее, приятно удивилась. Для скромной торговлишки вроде нашей это солидные деньги. Самыми злостными среди неплательщиков оказались местные тузы и толстосумы. Если с платежом тянули богатые, отца с матерью это не тревожило. Оба воспитывались в те времена, когда боялись обидеть покупателя: послушать мою мать, так выходило, будто просить богача, чтобы он раскошелился, все равно что рубить сук, на котором сидишь, подрывать устои общества и расчищать путь к власти лейбористам.

— Подумай, какие с них дерут налоги, — говаривала она с сочувствием. — Один налог на наследство чего стоит!

И когда я, как советовал мистер Пикеринг, разослал должникам счета, с вежливой припиской, что уплатить наверняка просто забыли, мать ходила с вытянутым лицом и ворчала, что стоит мальчишке дослужиться до офицера, как он начинает слишком много мнить о себе. Естественно, потекли к нам деньги. Полковник Уильямс расплатился без звука, а моя мать взглянула на чек от почтенного старичка с таким видом, будто ее кровно обидели, сунула чек в карман фартука и с неделю притворялась, что потеряла его. Леди Литлбэнк выразила недовольство, но счет оплатила. Кое-кто вообще не откликнулся, но и эти немедленно заплатили, когда я заехал к ним домой. А на лице у матери было такое выражение, точно родной сын рушит труд всей ее жизни и лишает ее права честно смотреть людям в глаза. Прошло месяца три, и неоплаченным остался лишь один счет на большую сумму — покупательницы по имени миссис Брекет. Миссис Брекет упорно не отзывалась, и моя мать, как вы догадываетесь, не преминула воспользоваться этим. При каждом случае она старалась сказать лестное словцо о миссис Брекет, подчеркнуть, что это "настоящая дама" и притом "из прекрасного семейства", а один раз даже похвалила ее манеру одеваться. Первая в графстве богачка и к тому же в расцвете лет. Она сделалась прямо-таки кумиром моей матери.