Птичка над моим окошком - [11]

Августа сбегала за солью и газетой. Пока возила днищем утюга по кучке соли, постепенно вбирающей в себя нагар, мыслями снова завладели мужчины.

На прием приходят всякие-разные, но Августа не представляла, как можно влюбиться в пациента с белком в моче или с гельминтозом, с низким гемоглобином или повышенным холестерином, с сердечной недостаточностью, язвой, увеличенными гландами или острым панкреатитом. Интерес к мужчине полностью подменял интерес к его анализам.

Вне зависимости от возраста это были больные дети, нуждающиеся в заботе и опеке. Влюбиться в ребенка – это сексуальная патология, но другие мужчины на прием не приходили. Даже у Ильина, завполиклиникой, единственного в коллективе мужчины (старичок-отоларинголог не в счет), была язва – об этом знал весь персонал.

Ко всему внутренний голос предостерегал, что можно оказаться опекуншей при таком подопечном до конца дней. Августа была готова лечить все человечество, но только не мужчину, с которым предстояло лечь в постель. Мужчина ее мечты был здоров как бык и пятаки мог ломать.

Когда у нее появились подобные воззрения, Августа и сама не заметила. Наверное, в прозекторской, куда их отправили на первом курсе и где в синем свете кварцевых ламп лежало тело совсем молодого мужчины, умершего от инфаркта.

Августа встрепенулась, бросила быстрый взгляд на часы – следовало поторопиться, чтобы не опоздать. Как все-таки хорошо летом – эпидемий нет, вызовов немного.

Выключила телевизор и прислушалась. За стенкой стояла непривычная, почти противоестественная тишина. Язвительно подумала: что-то сегодня парочка подозрительно быстро управилась с оргазмом.

Секс получился вялый, без огонька, Матвей был явно не в форме.

– Все отлично, тебе просто поспать надо, – заверила нудисточка. Она приложила некоторую фантазию, чтобы взбодрить полуживого партнера.

Нимфоманка чертова, беззлобно думал Мотя – мысли тоже были вялыми, как детородный орган, сил шевелиться не было.

– Я позвоню, – промычал он, когда Тоня или Таня отвалилась сытой пиявкой.

– Ага, – согласилась пиявка. Она вообще со всем соглашалась, что вызывало подозрение.

Проводив незваную гостью, Матвей достал из упаковки пузырек с таблетками для нервов и перечитал инструкцию.

Инструкция вселяла оптимизм: «Показания к применению: повышенная раздражительность, бессонница, гипертоническая болезнь. Способ применения: взрослым 3–4 таблетки в день… Противопоказания: депрессия (еще чего), гипотензия (фиг знает, что это такое, но у него точно этого нет), анемия (что-то знакомое, но тоже фиг поймешь), дыхательная недостаточность (не дождутся), выраженный атеросклероз (тьфу-тьфу-тьфу)».

Убедившись, что таблетки ему не противопоказаны, Матвей принял еще одну.

* * *

… Из сна Мотю вырвала все та же неуверенная рука, терзающая клавиатуру, и все тот же гнусный, рвущий душу голос павлина. Голос отсчитывал музыкальный ритм, выделяя сильную долю.

На часах еще не было восьми.

Чертыхаясь, Матвей потащился на кухню, хлопнул таблетку бромида, вернулся в постель и стал вынашивать планы мести.

Задавить фортепьяно легко можно хард-роком или металлом, но подскакивать в восемь утра с постели, находясь в отпуске, – этого они не дождутся, и Матвей дал себе слово не вставать.

Слово Матвей сдержал: время от времени накрывая голову подушкой, прослушал почти весь репертуар первой части «Школы игры на фортепьяно».

Под занавес соседи исполнили (довольно чисто, не вызвав внутреннего содрогания) «А кто у нас ум-ный, кто у нас разум-ный? Ваня у нас умный, он у нас разумный…». Видимо, любимое произведение.

Когда же за стеной установилась тишина, незамысловатый стишок засел в черепной коробке и крутился еще несколько минут: «А кто у нас ум-ный, кто у нас разум-ный…» – верный признак идиотизма. Чтоб тебя!

Затем мысль стала отклоняться от гениальных строчек, вилять, и Матвей снова заснул. И проспал бы весь день, если бы не нагрянула мать, вернувшаяся из Турции.

* * *

… Лидия Родионовна расцеловала чадо, пустила слезу радости и скрылась на кухне, откуда почти сразу понеслись звон посуды и головокружительные мясные запахи.

Матвей любил матушку, единственное, что не выносил, – ее навязчивое желание женить сына на очередном синем чулке.

Желание завладело матерью, еще когда Матюша поступил на первый курс университета. Мотивация у желания была странной.

– Женишься – станешь серьезным человеком, – с фанатичной верой в глазах твердила мать.

Матвей знал с десяток женатых ровесников, у которых в голове гулял ветер и которых жены – такие же безголовые, как и их мужья, – пытались воспитывать на свой лад. К концу второго семестра процент разводов в таких семьях приблизился к ста. Сын пытался возражать и приводил статистику, но мать в цифры не верила, она верила в исключительность сына и еще в мудрость соседа по даче Григория Ивановича Саморукова – ветеринара на пенсии.

Озабоченная холостяцкой жизнью сына, Лидия Родионовна советовалась с соседом, как с самым близким человеком. Кровная родственница – сестра – была далеко и не отличалась умом. А Григорий Иванович всегда так мог объяснить и посоветовать, что Лидия Родионовна сразу понимала: все будет хорошо, главное – не сдаваться.