Птичий перевал - [2]

Птичьим перевал люди прозвали не зря: там всегда летали в несметном количестве кедровки, дятлы и сороки. А уж видно было с Птичьего перевала так далеко, что, кажется, ещё немножко подымись, и увидишь Байкал с его белыми пароходами, монгольские степи и на них отары овец.

Но горевать долго Данька не умел. Через полчаса он уже шнырял по залитым мазутом станционным путям. Вокруг шипели паровозы, тоненько кричала «овечка» - маневровый паровозик серии «0», разгоняя стадо красных вагонов по своим местам, лязгали буфера, заливались рожки стрелочников. Здесь Данька чувствовал себя своим человеком. Поднырнув под думпкар с углем, он с независимым видом шёл вдоль длиннющего товарного состава.

Данька знал точно: если из трубы паровоза заструился жидкий чёрный дым, а выходной семафор приветливо поднял крыло, значит, сейчас-отправление.

Чтобы не согнали с тормоза, Данька никогда не садился сразу, а сначала выжидал, пока состав тронется и наберёт скорость. Колёса катились, всё чаще щёлкали на стыках рельсов. Тогда только Данька разгонялся, пропускал мимо себя тормозную площадку и цепко хватался за поручни, бросаясь животом на нижнюю ступеньку. Постепенно Данька так наловчился, что садился на товарные поезда даже на выходных стрелках, когда паровоз пыхтел уже за семафором. С пассажирскими поездами, после того как однажды его случайно облили из окна горячим чаем, Данька решил больше не связываться.

Лучшим приятелем Даньни был Колька, братишка Шуры Соколовой. С ним всегда Данька и катался.,

Колька Соколов ничем не напоминал сестру. Пучеглазый, длиннорукий, он вечно захлёбывался, торопясь выговориться как можно скорее. Даньки Колька слушался во всём.

Вдвоём-на буферах, на тормозе, даже на крышах вагонов-ребята часто ездили до Птичьего перевала, где и пассажирские поезда сильно замедляли ход: так крут был подъём.

Рельсы взбирались на перевал большими петлями. Прямиком, по тропке между скал, можно было обогнать любой поезд, шедший в гору.

Зато вниз составы летели так, что жутко было глядеть. От колёс шёл синий дым. Горели тормозные колодки, и запах жжёного железа подолгу стоял в воздухе.

В один из ясных летних дней Данька и Колька лежали на животах в высокой траве, беззаботно болтая ногами. Отсюда, с высоты Птичьего перевала, станция казалась зелёным пятном. Выделялся из него лишь белый столбок водокачки. Над головой у ребят тихо звенели телеграфные провода. Слабый ветерок листал томик Гайдара. Сильно пахло полынью и медуницей. Блестя слюдяными крылышками, резво черкали воздух стрекозы. Порхали бабочки красавцы махаоны, на секунду приникая к цветам.

Рядом пролетел и сел на цветок хлопушки толстый важный шмель. Он полазил по цветку, убедился, что тот закрыт, и принялся прокусывать стенку чашечки. Прокусив, запустил в дырку свой хоботок и блаженно замер, всасывая сладкий нектар. Данька сковырнул прутиком шмеля:

- Ишь, ворюга толстый! Не тебе припасено.

Колька неожиданно дёрнулся всем телом, ловко схватил на лету стрекозу.

- Дань, глянь-ка!

Данька покосился на стрекозу.

- Не видел я их, что ли? Такая ж пучеглазая, как и ты.

Колька не обиделся, только часто заморгал и сейчас же заспешил:

- А помнишь, нам Евгения Фёдоровна рассказывала, какие у стрекозы глаза? Она видит и спереди, и сзади, и сверху, и снизу-кругом! Здорово, да? А какие летуны эти стрекозы! Речка вон где, на станции, а они-сюда…

- Ну, замолол, Емеля,-остановил приятеля Данька.-Ты лучше скажи: катанём в Каменку? Скоро твой батька проедет. Он свой паровоз под семьсот третий состав готовил.

- В Каменку-то? А чего ж, можно. Вот только батяня не заметил бы, да? Он и то давеча говорит: «Увижу ещё раз, что на поезда с Данькой цепляешься, ремня дам. И Марье Блинчиковой скажу». Это Шурка, не иначе, наябедничала.

- Почему Шурка?- с горячностью вступился Данька.- Она у вас хорошая, не ябеда.

Далёкое пыхтенье паровоза заставило ребят вскочить на ноги. Внизу показался длинный товарный состав. Цепочка красных вагонов послушно повторяла все извилины рельсового пути. Редко, с натугой выбрасывая клубы пара, паровоз медленно приближался.

- Так едем? Думай скорее!- нетерпеливо воскликнул Данька, переступая босыми ногами.

- Боюсь я… Батя заругает.

- Эх ты, герой… Шляпа!- презрительно выпалил Данька.

На этот раз Кольку задело за живое. Он вспыхнул.

- А ты герой, что ли, да?

- А может, и буду героем?

- Как же, держи карман шире. Разве с такой фамилией бывают герои?

- А почему нет?- озадаченно спросил Данька.

Паровоз подошёл ближе. В окне будки показалась голова машиниста. Ребята снова нырнули в траву. Мощно выдыхая пар из короткой трубы, лязгая рычагами, паровоз поравнялся с ребятами. На минуту показалось строгое худощавое лицо Соколова. Ребята совсем затаились. Но машинист и не смотрел в их сторону. Держа руку на регуляторе, он внимательно всматривался вдаль. Потянулись вагоны.

- Так почему?-повторил свой вопрос Данька.

- Потому. Кто герои? Чкалов, Громов, Гастелло, Кожедуб… Вот какие фамилии. А то-Блинчиков. Тоже мне-герой, да?

В первую минуту Данька не нашёлся, что ответить. Потом сообразил.

- Ты ещё скажешь, героев по фамилиям подбирают? А Иванов, или там Петров и прославиться не могут?