Птичье гнездо - [66]

Морген Джонс из оуэнстаунских Джонсов никак нельзя было назвать дурой. Ее отличали осмотрительность, суровый нрав и невероятная скрытность. Мало что в этом мире привлекало ее настолько, чтобы сближаться с людьми. Получив хорошее образование – в те времена хорошее образование еще считалось лучшим из возможных занятий для незамужней девушки, уж точно более достойным, чем гувернерство или курсы росписи фарфора, – она старалась всегда рассуждать логически, ко всему подходить осмысленно и читала то, что хотела, а не то, что было принято. В рецепте под названием «Морген Джонс» имелось много юмора, немного терпимости, огромное количество нерастраченной нежности и напрочь отсутствовала способность удивляться. Морген привыкла к тому, что самое необычное из всех явлений этого мира – она сама, а потому возможных конкурентов либо воспринимала с недоверием, либо не воспринимала вообще.

Морген считала болезнь племянницы не более чем нервным расстройством, какими страдают изнеженные девицы, и не видела поводов для беспокойства ни в поведении Элизабет, ни в словах доктора Райта. Сидя с доктором в гостиной, Морген смотрела и кивала, а ее мозг тем временем делил целое на части, анализировал, отсекал лишнее, пытаясь добраться до сути, и в конце концов свел все увиденное и услышанное к удобоваримому сочетанию нервного расстройства племянницы и любви доктора к витиеватым фразам. Морген не сомневалась, что с ее трезвым взглядом на вещи она в скором времени разрушит этот союз, и племянница с доктором, совершенно здоровые и пристыженные, оставят свои романтические бредни и заживут обычной жизнью. Принципы лечения (если вообще можно лечить то, что не считаешь за болезнь) прагматичная Морген сформулировала так: «Делайте вид, что не замечаете их», «они просто пытаются привлечь внимание» или (в крайних случаях) «сделайте им приятное».

Уже много лет – больше, чем Морген предпочитала держать в памяти, – в ее жизни ничего не менялось. Прическа, манера одеваться и говорить, досуг – все это оставалось неизменным с тех пор, как Морген, которая была тогда намного моложе, поняла: до конца ее дней никому, по всей видимости, не будет ни малейшего интереса до того, как она выглядит и что делает. Ее легкую тоску по человеческому обществу с лихвой компенсировала радость избавления от множества утомительных обязанностей. Поначалу ей приходилось напоминать себе: люди все время чего-то требуют, ищут внимания, ждут ответов на вопросы, страдают, если ты не отвечаешь взаимностью на их чувства, дарят подарки, приглашают в гости, желают тебе что-то хорошее, а потом обижаются, если ты не делаешь то же самое. Однако с появлением в ее жизни Элизабет Морген наконец поняла: у других нет ничего, чему стоит завидовать. Среди небольшого числа смертных, с которыми Морген поддерживала общение, Элизабет сразу заняла особое место, и все считали, что Элизабет питает к тете такую же глубокую привязанность.

В жизни Морген так давно ничего не менялось, что ей стало казаться, будто мир за окном постоянно пребывает в лихорадочном движении. И все-таки у нее имелись некоторые слабости – она любила, к примеру, поменять что-нибудь в обстановке дома и при всем многообразии стилей неизменно выбирала самые уродливые вещи, – и Морген предпочитала, чтобы другие относились к ним с уважением. У нее в прихожей стояла древняя нигерийская статуя, и Морген была крайне возмущена, когда разгневанный доктор чуть не уронил ее на бегу. Морген доставляло большое удовольствие слушать собственный голос и не нравилось, когда ее перебивали. Она заранее невзлюбила доктора Райта, так как чувствовала, что он – виновник перемены, которая произошла с Элизабет и нарушила привычный для Морген порядок вещей. К тому же доктор не проявил должного внимания к персоне Морген – весьма неучтиво со стороны человека, заинтересованного в ее племяннице, – и в конечном итоге показал, что ему чужды смирение и кротость – качества, восхищавшие Морген в людях, с которыми ей доводилось близко общаться.

Узнав, что доктор Райт и Элизабет придумали, будто у нее теперь четыре племянницы – Элизабет, Бет, Бетси и Бесс, – Морген была потрясена и одновременно зачарована этой личностью-хамелеоном, так как видела в ней более красочную версию собственной фантазии. Посмеиваясь над собой, Морген вспоминала времена, когда ей казалось, что под воздействием бренди она к вечеру из Морген-умницы превращается в Морген-циника, а наутро просыпается Морген-ворчуньей, и вполне допускала, что подобное может происходить и с племянницей. Когда она будет злиться на Элизабет, подумала Морген, она вспомнит Морген-ворчунью и сразу смягчится, а когда Элизабет будет хныкать, или грубить, или ухмыляться – скажет себе, что девочка много лет прожила с разными Морген и, возможно, теперь настал ее черед. Рассуждая таким образом, довольная широтой собственных взглядов и на удивление богатым воображением племянницы, Морген спустилась вниз в надежде прогнать не желавшее уходить похмелье и, открыв холодильник, обнаружила, что он весь в грязи.

Она ничего не имела против актеров, играющих несколько ролей, не отказывала в праве на существование безумным докторам и злодеям-ученым, мужественно терпела племянниц, бормочущих об украденном наследстве, однако портить холодильник, где хранилась значительная часть ее еды, – нет, этого Морген не позволит никому! Отмыв холодильник перед тем, как Морген в прошлый раз пришла на кухню, злоумышленница явно пыталась затуманить ее разум, а ведь именно там происходила значительная часть того, что составляло жизнь Морген. Конечно, она скорее отказалась бы от способности мыслить, чем от еды, но сама постановка вопроса – или одно или другое – ее возмущала. Она без труда убедила себя в том, что, какой бы Морген она сейчас ни была, она в своем уме и с ней просто сыграли дурную шутку, а значит, есть разница между осмысленными, подчиняющимися определенной логике проявлениями человека разумного, то есть Морген, и безрассудными, беспорядочными проявлениями человека неразумного, то есть Элизабет.