Птицелов - [44]

— Сушите ваши вещи. Развесьте их у огня.

— А что я надену? Нет, мне придется сушить их на себе.

— По-моему, это неудобно. И сохнуть будет долго. В соседней комнате на кровати есть простыни и покрывало, завернитесь в них, а мокрые вещи просушите у огня.

— Нет, это мне не нравится.

Он наклонился к Орелии.

— Вам нечего бояться. Хоть я и не признаю многих условностей, но веду себя с леди как джентльмен. Никогда не допущу никаких вольностей, если леди сама этого не пожелает.

Она подняла бровь.

— А тогда, на ярмарке?

Он помолчал. Глаза его потемнели.

— За тот случай прошу прощения, а сегодня я не поцелую вас, если вы сами об этом не попросите.

Но ведь он уже пытался…

Однако она больше опасалась самой себя.

Он продолжал уговаривать ее:

— Ваше платье высохнет очень быстро — оно совсем легкое, и я отвезу вас домой!

— Ну хорошо, — уступила она, — где ваше покрывало?

— Там. — Лайэм показал на дверь.

В маленькой комнатке была только узкая кровать, накрытая стареньким покрывалом. Сняв его, Орелия увидела, что оно узкое и короткое, и решила закутаться в простыню. Вернувшись в комнату с камином, она увидела у огня Лайэма, который тоже снял с себя одежду. На нем был кусок ткани, обернутый вокруг пояса и бедер.

— Венера в тоге, — сказал он, восхищенно уставившись на нее.

«Адонис у огня», — подумала она, а вслух сказала:— Я не думала, что вы тоже разоблачитесь…

— А что же мне делать? У меня нет гардероба в этом доме. Я воспользовался старой кухонной скатертью. Мы с вами быстро все просушим.

Что она могла возразить? Орелия чувствовала, как кожа начинает гореть под простыней, соски грудей напрягаются… Тело его было таким пропорциональным, кожа — золотистой от загара. Должно быть, он работал на строительстве своего дома без рубашки.

Она пододвинула кресло к огню и развесила чулки, корсет, панталоны и нижнюю юбку.

— Отвернитесь! — насмешливо сказала она Лайэму. — Нечего любоваться на женские «невыразимые».

— Конечно, интереснее любоваться на женщину без «невыразимых». Или на белье, когда оно на женщине.

— Что за пошлая острота! — сердито вскричала она, но щеки ее вспыхнули жаром. Конечно, у него были женщины, и они чувствовали его руки сквозь шелк и кружева тонких одежд — последнюю «преграду» перед полной капитуляцией.

Она повесила платье на спинку стула.

Лайэм потрогал платье:

— Оно испорчено, конечно. Виноват, и я заплачу вам за него.

Она возразила, стараясь говорить легко и непринужденно:

— Вот как? Виновник, оказывается, вы? Вы приводите в движение волны?

— О, если б я был волшебником, — засмеялся он, — я приказал бы этим волнам стать теплыми и нежно ласкать вас, а не леденить ваши прекрасные лодыжки.

— Джентльмен не должен называть части тела леди, — чопорно возразила она.

— Согласитесь, что, если бы я всегда говорил как джентльмен, вам стало бы со мной очень скучно.

«Это верно», — подумала Орелия, но поостереглась согласиться с Лайэмом. Она хотела смерить его строгим взглядом и отвернуться, но залюбовалась мускулистым загорелым торсом, освещенным пляшущим пламенем камина.

— Присядьте рядом со мной. — Он показал на пол у камина, где сидел на маленьком коврике, обхватив колени руками. — Ближе к огню, будет теплее. — Тон был безобидный, но выражение его лица показалось ей странным.

— Благодарю вас, я не привыкла сидеть на полу. — Она попыталась пошутить. — Да и все одеяние не позволит мне сесть.

— Ну, с этим я вам помогу.

Лайэм встал на ноги, и покрывающая его ткань соскользнула ниже, открыв поросль спускающихся к животу рыжеватых волос.

— Нет, нет. — Орелия сделала отстраняющий жест и, спохватившись, снова закуталась в простыню, — Я не кусаюсь, — пошутил Лайэм.

— Не уверена в этом.

— Ну, скажем, кусаюсь, но не больно.

Чувствуя, что напряжение растет, она попыталась отвлечь Лайэма:

— Ой, мне же надо расчесать волосы, а то они не высохнут! — Орелия потрогала черные пряди своих намокших волос. Они действительно неприятно холодили сквозь простыню спину и плечи.

— У вас красивое оперение, Черный Дрозд!-сказал он, не сводя с нее глаз.

— Но они же все спутались!

— Где же ваш гребень?

— Вон там, в сумочке.

Он недовольно вздохнул, отошел от нее, открыл сумочку и достал гребень.

— Спасибо. — Она взяла из его руки гребень и начала вынимать из волос шпильки.

— Вы сами не справитесь! — Прежде, чем она успела возразить, он подвинулся к ней и, встав на колени, взял у нее гребень. Теперь она могла бы протестовать, но только еле слышно прошептала: — Да не так уж это важно, вовсе не обязательно их расчесывать.

Но он уже начал осторожно распутывать длинные пряди ее волос, и каждое прикосновение гребешка доставляло Орелии ни с чем не сравнимое удовольствие. Словно завороженная, она склонилась ближе к огню, наслаждаясь теплом, согревавшим ее тело под легкой простыней, и восхитительным жаром, поднимавшимся из каких-то глубин ее существа. Ее соски затвердели, лоно увлажнилось, и она слегка покачивалась в такт мерным движениям гребешка.

Лайэм отвел прядь от ее щеки и легко коснулся ее пальцем, очертив скулу, и потом обхватив ладонью подбородок, сказал:

— У вас изумительное лицо…

Она глядела в зеленые озера его глаз и чувствовала, как в самой глубине ее тела загорается неистовый огонь. «Помоги мне, Господь, я хочу этого мужчину!»