Птицедева - [2]

– Нет, что ты, пожалуйста, оставайся такой, – с испугом проговорил Ха, – ты даже с красным носом и опухшими глазами необыкновенно красивая. Не могу оторвать взгляд от тебя. Как же ты мне нравишься!

Только выяснения отношений с Ха мне не хватало. То, что у нас с Кареном случилось, пережить не могу, как с этим жить – не знаю, а тут ещё Михел со своей романтикой. Нельзя думать об этом, нельзя.

Попыталась настроиться на дорогу, и это немного помогло. Я слышала ее тихий голос: «Ты моя, ты путница. Поезжай вперед. Я тебя не подведу и не оставлю, буду стелиться лентой, не петлять, постараюсь не пылить лишнего, не подпустить лихих людей. Все для тебя, доченька. Оставь прошлое в прошлом, живи сегодняшним, если прошлое догонит – будешь с ним идти, а пока вперед, Лотта, вперед». От ее слов стало чуть легче. «И правда, – подумалось, – что я могу изменить сейчас? Пути назад нет, надо ехать на Буян с Ха, учиться летать, учиться жить в новом теле и многому учиться и понимать». И опять слова матушки: «Поднимайся, Лотта, – и в дорогу, я зову тебя».

Я чувствовала этот зов, он будоражил кровь, укреплял мои ноги, зачаровывал и манил неизведанным, еще не виданным; тягой к горизонту, который то появлялся, то пропадал, когда мы въезжали в лес, но всегда был впереди и звал к невидимой цели. «Люблю тебя, матушка-дорога», – поблагодарила я ее за поддержку. «Ты не одна, помни»,– будто пропела она. «Ты не одна», – послышались в шелесте деревьев еще и слова отца. Он тоже решил подбодрить и шептал: «Я согрею и ободрю тебя во сне, когда ты будешь ночевать в лесу; дам пропитание, припасу лучших дров, а духи леса будут петь тебе колыбельную, ведь ты – мое дитя». Я встала и почувствовала прилив сил, подаренных мне дорогой и лесом, обрадовалась их словам и подумала: «Хватит себя жалеть, ты сможешь. Если не ты, то кто?»

Только мысль, что Карен с каждым шагом становится все дальше и дальше, обжигающей болью стискивала сердце. «Прости меня, Хи, постараюсь не обмануть тебя, да и себя тоже». Все проверяется и решается расстоянием и временем. Поэтому махнула рукой и сказала Михелу:

– Что-то не слышу от тебя слов: «А что новое нас ждет впереди?» И что день солнечный, листья желтые, небо синее и дорога ровная. Мне нужен твой оптимизм, Ха, и ты мне нужен. Прости за истерику. Постараюсь, чтобы она не повторилась, только почаще говори, что я сильная, а то я забываю. И давай сделаем так, чтобы все было, как раньше.

– Я постараюсь.Слово принца, – хмуро сказал Ха.

Совсем чуть-чуть дороги

Совсем чуть-чуть дороги – это три недели, таких сложных для меня недели. По утрам я тренировалась в полетах, уже научилась разворачиваться, умело маневрировала между препятствиями, но быстро уставала; мышцы-то были не разработаны и я быстро уставала.

Сейчас мы передвигались по озерному краю, и в каждом из озер отражалось осеннее небо и облака, березы и сосны, ели, перелетные птицы, и поэтому реальность как будто раздваивалась, живя и воздухе, и в воде. Дубравы остались позади, уступив место березнякам, которые перемежались с ельниками. Эти леса, такие разные, рождали разные эмоции. Если солнечные, будто улыбающиеся березняки дарили свет и радость, то хмурые таинственные ельники настраивали на мистический лад и везде мерещились фигуры лесной нечисти. Но лес оберегал меня. Мы не застревали в болотах, находили в них тропки, на берегах озер и рек, что преграждали путь, всегда находились люди, которые помогали нам, перевозили через возникшие препятствия. По дороге встречали множество зверья и птиц. Однажды несколько зубров подошли совсем близко к нашей стоянке. Сначала я немного испугалась того, что эти огромные животные могут растоптать нас, охраняя своих детенышей, но они спокойно поедали ветки подлеска, совершенно не обращая на нас внимание. Только когда мы разожгли костер, они вальяжно прошествовали вглубь леса. Иногда мы останавливались в деревнях и даже маленьких городках. Я больше не стеснялась общаться с людьми, могла спокойно поговорить с посетителями постоялых дворов и с другими людьми, с которыми сводила нас дорога или совместный ужин. Они, такие разные, отвлекали меня от раздумий и воспоминаний о Карене.

Еще меня занимала проблема: как мне научиться жить и чувствовать себя нормально в новом теле,так как в этом новом прекрасном теле я чувствовала себя неуютно. Новое тело было не только слабее прежнего, но и очень капризным: оно уставало в дороге, все время хотело спать, не могло спокойно лежать на земле, ему было жестко и неуютно. Еще эти сны: в них меня поздравляли с чем-то, говорили, что счастливы, что ждут, и чтобы я приезжала быстрее. От недосыпа накатывала апатия и раздражительность. Утром вставала с трудом, разбитая, рассеянная и сердитая. Порой даже есть не хотелось. Я похудела и осунулась. Только полеты возвращали меня к жизни.

А еще смущали отношения с Михелом. Сильный, слишком пристальный интерес у него ко мне. Это проявлялось во всем: он старался оказаться ближе ко мне в любой удобный момент(подсадить на коня, хотя я могла сделать это самостоятельно), смущал постоянным касанием рук, при котором я вздрагивала, а он старался задержать руку в своей подольше и смотрел как-то особенно. Ведь они раньше оба мне нравились, надо было решиться и обсудить ситуацию, но я тянула время и все откладывала необходимый разговор. Получив слово принца, что все будет, как прежде, я оттянула время выяснения отношений, но только оттянула. Я должна была ему все рассказать о наших отношениях с Кареном, отправить его домой и ехать дальше, но мне было страшно непривычно и сложно в новом теле, да и путешествовать в одиночестве я не привыкла. Был вариант попросить Ветра отнести меня поближе к острову Буяну, а уж как на него попасть, я бы решила сама. Но даже во время недолгого пребывания у Микулишны я поняла, что соскучилась по дороге, смене мест и новым впечатлениям. И главное, мне было нужно время, чтобы осмыслить изменения в жизни и привыкнуть к ним. Поэтому я медлила, оттягивая прояснение ситуации. А еще, хоть я и боялась себе в этом признаться, мне хотелось внимания Михела и хотелось пусть не интимных отношений, которых я теперь боялась, как огня, но хотя бы ласковых прикосновений и ненавязчивого тепла тела, прижимающего меня к себе ночью, чтобы согреть. Раньше на ночные обнимашки никто не обращал внимания, во всяком случае, смущало это меня только год назад в самом начале нашего пути, когда я еще мальчика из себя представляла, а принцев, видимо, -только первое время, когда поняли, что я девушка. А потом все осознали, что спать на холодной земле, сильно прижавшись друг другу, гораздо комфортнее, и я спокойно засыпала в дружеских объятьях. Только во время возвращения домой, когда лето вошло в свои права, я спала отдельно – жарко было, но теперь… Листья с деревьев почти опали, холодные дожди все чаще заставали нас в пути, изо рта шел пар и, как бы ни были теплы наши плащи и сделанные из лапника постели, спать в одиночку было холодно. Прижимаясь к Ха, я ощущала его тщательно скрываемое желание, поутру просыпалась в кольце его рук, да и сама засыпала, уткнувшись в теплое плечо носом. Я слышала его тихие вздохи, пока не проваливалась в сон, и мне это было приятно. Как я ни корила себя, но со мной что-то происходило непонятное и неотвратимое. Сначала я старалась чаще ночевать на постоялых дворах, специально делая крюк по дороге, чтобы мы смогли переночевать в отдельных комнатах, но потом поняла, как нужны мне эти ночевки, эти прикосновения, только не секс – это было табу. Я понимала, что, принимая эти незаметные ухаживания, сама накручиваю парня и подталкиваю его к более серьезным шагам, но ничего не могла поделать. Гормоны – ужасная вещь. И если бы не внутренняя ответственность перед Кареном, то отношения с Ха, безусловно, разворачивались бы в определённом русле. Но я держалась и днем не давала Ха никаких надежд, но ведь существовала еще ночь. А они с Хи были так похожи. «Все-таки физиология физиологией, а голова-то у меня на плечах есть, – уговаривала я себя, – с этим надо как-то разбираться». Но конструктивных мыслей в голове не появлялось. Как мне быть, что делать? Все это так неправильно. Помоги мне, Макошь! Но помогла мне не она, а другая женщина, и как !!!