Птица за птицей - [58]

У вас возьмут два-три интервью. Вы решите, что дело пошло на лад. Потом выйдет новая рецензия. В ней напишут, что ваша книга — собачье дерьмо. Нет, не такими словами. Но вы же умеете читать между строк… кстати, эта рецензия выйдет в местной газете. Ее прочтут все ваши родственники и знакомые. Конечно, вы будете сходить с ума, рыдать и ругаться последними словами. Если у вас есть друзья-писатели, они позвонят и будут очень сочувствовать.

Правда, еще будут люди, которые скажут, что прочли и заплакали. Потому что узнали себя. Потому что все это случалось и с ними — в прошлом году, или десять лет назад, или только что. Они скажут, что вы — прекрасный человек и написали прекрасную книгу. Это правда. Так и будет. Так было со мной; так будет с вами. Ведь вы писатель. Если вас опубликуют, будет и это.

И все же сам факт публикации — это признание. Людское сообщество признает, что вы на верном пути, нужны кому-то. Человек, Который Нужен: этот статус сложно получить, но потом его уже не потеряешь. Кроме того, теперь у вас есть шанс зарабатывать на жизнь любимым делом. Зная это, всегда тихонько радуешься.

Но в конце концов вам снова придется сесть за стол перед девственно чистой страницей.

Вторую или третью книгу начинаешь всегда бодро и уверенно: тебя же напечатали! С другой стороны, очень страшно — придется доказывать, что напечатали не случайно и не зря… Одно я теперь знаю точно: преодолеть страх можно лишь упорной работой.

Не надо постоянно думать, какой ты великий, и носиться с этой своей публикацией. Нужно сесть за новую книгу и найти счастье в самой работе, а не в ее результатах.

— А когда она скажет про хорошее? — ноют в заднем ряду. А что, разве я еще не сказала? Я же собиралась говорить про то, как чудесно сидеть и писать. Ведь это лучшее дело на свете.

Что-то мешает мне сказать: да, здорово, когда тебя печатают!

На самом деле все гораздо сложнее. Да и не хочется, чтобы писатели, которых не печатают, сдались и сказали: «Все, я умываю руки. Публикация — действительно главное в нашем деле».

Правда в том, что писать — большое счастье. Счастье садиться, и работать каждый день, и сознавать, что ты что-то сделала, и быть официально признанным автором. Даже если рабочий процесс тяжел и мучителен. Я все равно чувствую, что добилась чего-то в жизни, я ношу это чувство свершения с собой, как талисман. Но у него есть своя цена.

Лучше всего это выразил один замечательный прозаик. Однажды я видела передачу с его участием, и он сказал:

— Хотите знать, чего стоит быть писателем? Ладно. Я часто летаю. И все время рядом со мной садится какой-нибудь жирный делец. Сначала он утыкается в компьютер, а потом замечает меня и спрашивает, кем я работаю. Я говорю, что пишу книги. Дальше — мертвая пауза. Потом он говорит: «А вы что-нибудь известное написали?»

Вот это и есть цена, которую я плачу за ремесло.

У меня есть своя версия. Позавчера мы с Сэмом ходили по магазинам. Мне нужно было новое платье: готовилась презентация новой книги, причем довольно успешной. Мы с сыном мирно бродили по магазину, и тут к нам подошла его владелица. Она спросила:

— Ищете что-то определенное?

Я сказала:

— Да, у меня тут будет одно мероприятие. Нужно платье.

Она:

— Что, какая-то вечеринка?

Я:

— Да нет, мне нужно будет выступать перед публикой.

Она:

— А вы что, певица?

У меня в голове зазвенел звоночек. Он предупреждал: держи рот на замке. Но я не утерпела:

— Нет, я писательница.

Хозяйка магазина:

— Ух ты! Обожаю книжки. Как вас зовут?

Ну все, поняла я. Сейчас меня раскусят. Но мое эго закусило удила и вообразило себя Нельсоном Рокфеллером. Более светлая часть сознания подсказывала, что я зашла уже слишком далеко, чтобы отступать. Я сказала:

— Да вы вряд ли про меня слышали. Не хочу позориться.

Но она была непоколебима:

— Нет, правда. Я очень много читаю.

Какая-то часть меня верила: я уже настолько знаменита, что она сейчас падет ниц, будто к ней заглянул сэр Пол Маккартни. Более умная шипела, что я дура и мне конец. Я мысленно молилась, чтобы она не заставила меня назвать мое имя. Скромно улыбнувшись, я сделала вид, что мне позарез надо поймать Сэма, который прятался под вешалками.

— Бет, Бет, иди сюда! — вдруг позвала хозяйка магазина.

Из подсобки вышла молодая женщина и застенчиво улыбнулась. — Ну скажи, я же много читаю?

— Да, — сказала Бет, — она у нас все время с книжкой сидит.

Хозяйка ласково глянула на меня и снова спросила:

— Так как вас зовут?

Я вдохнула и тоже улыбнулась.

— Энн Ламотт, — наконец выговорила я.

Она долго смотрела на меня. Стояла мертвая тишина, только Сэм распевал что-то под вешалкой. Хозяйка надула губы и покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Вроде не слышала.

Чтобы прийти в себя, мне понадобилась неделя времени и тонна дешевого шоколада. Но потом я вспомнила: когда Вселенная осыпает тебя розовыми лепестками, не расслабляйся. Где-то уже лежит банановая кожура, на которой ты поскользнешься.

Все, что я знаю о связи публикации с душевным здоровьем, укладывается в одну реплику из фильма «Крутые виражи»[85]. Это кино про первую команду бобслеистов в истории Ямайки. Их тренер — гигант весом килограммов в двести — когда-то выиграл олимпийское золото в бобслее и с тех пор катился по наклонной. Его команда очень хочет выиграть олимпийскую медаль. Но тренер говорит: