Птица за птицей - [45]

Иногда они заглядывают на мои занятия, как выпускники на баскетбольные тренировки к первокурсникам. Обычно их визиты кончаются вдохновляющими беседами о том, как здорово ходить в творческую группу, как это помогает в работе, как они все привязались друг к другу. Раньше это были четыре одиноких, нервных и немного угрюмых человека, которые мечтали писать. Теперь они стали своего рода семьей — мы ведь часто находим или назначаем себе братьев по духу. Они очень нежно относятся друг к другу. Это уже не те мажоры-интеллектуалы, что когда-то сидели на моем семинаре. Ведь когда помогаешь другим, сердце становится больше, а большое сердце — всегда очень ранимое, оно не защищается, не прячет себя от мира. Оно открыто, как родничок на голове младенца; видно, как внутри пульсирует душа. Вот и в них четверых теперь виден этот пульс.

Все четверо стали прекрасными писателями, однако публикации добилась только одна из женщин, причем вышла у нее всего-навсего статья. Но знаете что? Они обожают друг друга; столько лет спустя они с нетерпением ждут каждой новой встречи. Они не просто отточили мастерство, они выросли душой благодаря совместной работе. Почти всегда, если кто-то один на грани срыва и готов все бросить, другой в это время переживает взлет и готов помочь. Пока они держатся на плаву, никто еще не махнул на писательство рукой. Впрочем, на прошлой неделе мне позвонила одна из их группы — та самая женщина, у которой вышла статья, — и сказала, что, пожалуй, сдается. Издатели до сих пор не взяли у нее ничего нового. Каким-то потусторонним голосом она заявила, что теперь можно снова начать пить, хоть она и завязала семь лет назад, и предложила мне присоединиться, ведь я тоже уже семь лет как не пью. Она собиралась заехать за мной и Сэмом, а потом ездить по городу, пока мы не найдем бар, где присматривают за детьми посетителей.

Я сочувственно похмыкала и напомнила, что у нее уже бывали такие черные полосы. Пиши понемножку, шептала я. Пиши «мусорные» черновики, ничего страшного. Она заскулила в трубку. Я спросила, не поможет ли кто-то из их группы. «Нет, — сказала она. — Я не стану им звонить, у них все хорошо, была очень удачная неделя, и наверняка они на выходных соберутся без меня, будут смеяться за моей спиной и рассказывать про меня всякие дурацкие истории».

Я велела ей записать все свои переживания. Одиночество и паранойя могут быть прекрасным творческим материалом.

Она сказала, что у нее нет паранойи. Просто ей кажется, что друзья собираются без нее и злословят.

В эту самую минуту ей позвонили на другой номер. Оказалось, что это участник их группы, который тоже впал в депрессию.

Моя собеседница извинилась и обещала перезвонить позже, но так и не объявилась до конца дня. В итоге я набрала ее номер сама — опасалась, что она сидит где-нибудь у себя в гараже в машине с включенным двигателем и слушает старые записи Лесли Гор[66]. Но тут выяснилось, что звонивший ей друг действительно в тяжелейшей депрессии, его положили в больницу и у него — прекрасного писателя с удивительным чувством юмора — было очень тяжелое, беспросветное детство. Она долго с ним говорила, объясняла, как твердо верит в него и его талант, а потом, повесив трубку, засела за собственную книгу. Дело пошло так хорошо, что она писала до тех пор, пока я не позвонила и не оторвала ее от работы.

Читатель для черновиков

Когда-то давно в New Yorker промелькнула такая карикатура: двое мужчин сидят на диванчике во время оживленного фуршета и разговаривают. Один из них бородат и выглядит как типичный писатель. Другой похож на нормального человека. Писатель говорит: «Мы с издательством никак не найдем общий язык. Я хочу шестизначный аванс, а они отказываются читать рукопись!»

Может, я и не всегда права, но тут ставлю что угодно: он не показывает свои тексты другим писателям, прежде чем нести в издательство. Вероятно, считает себя выше этого.

Всякий раз, когда я выступаю на писательском симпозиуме и упоминаю о том, как полезно выносить на обсуждение свои наброски, ко мне обязательно подходит какой-нибудь именитый писатель постарше меня и говорит, что никогда в жизни не стал бы показывать кому-то свой текст, пока он не закончен. Это очень плохой совет, и я не должна больше врать студентам, что это им поможет. В таких случаях я просто улыбаюсь загадочно, как гейша, и всем видом выражаю полное понимание. А потом снова говорю ученикам, чтобы постарались найти кого-то, кто согласится прочесть их текст и сможет высказать дельные замечания. Вряд ли он скажет, чего именно не хватает в вашей истории или что в ней не так, но чаще всего удел писателя — ошибаться и блуждать. Любую историю можно рассказать по-разному, и человеку со стороны проще понять, удалось ли вам нащупать подходящий способ.

Я не предлагаю вам искать еще одного писателя, вместе садиться за стол и сочинять на пару, как два детсадовца за аппликациями.

И не нужно умиляться над чужим текстом, будто это ваш ребенок впервые нацарапал свое имя. Но, вероятнее всего, в мире найдется кто-то — ваш супруг или близкий друг, например, — кто прочтет текст и честно выскажет мнение, объяснит, что получилось, а что нет, что можно выбросить, а что стоит развить и добавить, чтобы текст заиграл новым красками.