Птица и охотник - [10]

– Ну, разошелся… – пробормотал рыжий боцман «Бури».

– Ну-ну, Нгац, нечего нас обвинять, – мама Мабуса, подбоченясь, вышла из-за прилавка. В свете масляных ламп блеснули ее крупные коралловые бусы. Длинная юбка задвигалась, зашелестела, ладно обтекая крутые бедра смуглой женщины. – Сейчас мирные времена, и пусть боги войны не обижаются на людей. Когда солнце поднимается каждый день, мужчины думают о любви и усладе, а не о войне. О хорошем улове, удаче и кружке доброго пива в хорошей компании. Это правильно, Нгац. А старые боги пусть начинают покровительствовать удаче. Тогда и им понесут золото.

Старый лоцман уже был изрядно пьян, потому слегка качнулся, прижал палец к губам и зашипел:

– Ш-ш-ш-ш, глупая баба, ш-ш-ш. Не слышат вас пока рыцари Ордена. И вы их не слышите, – при этих словах он вытаращил глаза и понизил голос.

Воцарилась тишина: перестали стучать кружки, смолкли смех и разговоры.

– Вы их не слышите, а они о вас думают, клятые идолопоклонники. Придут, придут сюда рыцари Ордена и сожгут храм Набары, а всех девочек подстригут коротко, оденут в черное покрывало, в длинные черные юбки и заставят молиться Всем Знающим. Вот тогда, когда их кони, закованные в железо, пройдут по вашим полям и улицам… ш-ш-ш, – снова зашипел Нгац, оглянулся на дверь, словно рыцари в железе уже стояли на пороге. – Вот тогда вы вспомните о Вакухе. Но будет поздно, потому что и его храм сгорит в огне. Орден Всех Знающих – вот что ждет нас. Попомните мое слово, попомните. А Моуг-Дган больше не придет. Потому что вы даже храма ему не построили. Ни одной дрянной курицы не принесли ему в жертву, ни одного медного гроша, дери вас зменграхи! Дери вас всех зменграхи!

Последние слова Нгац прокричал хриплым голосом, рухнул на стул и поднес кружку с остатками пива ко рту.

В зале все еще стояла тишина, такая гнетущая, что Нок, взяв в руки поднос, замерла и пугливо оглянулась на дверь. Вдруг и правда стоят во дворе рыцари в железе?

– Вот что бывает, когда запиваешь стылую пивом, – проговорил кто-то в углу зала.

Нгац только поднял руку с вытянутым указательным пальцем и потряс ею в воздухе.

– Да хранят нас духи Днагао, – громко сказала мама Мабуса, – уж им мы жертвы всегда приносим. О милости всегда просим. Так что гневаться им не за что. А уж если они не смогут защитить нас от рыцарей Ордена, то никто не защитит. И нечего зря кричать во время славного вечера, когда народ отдыхает от работы. Давай, Нок, не стой, неси поднос. Нечего глаза пялить на дверь. Ночь теплая и хорошая, море спокойное. Выпьем за тех, кто завтра поднимает якорь.

– И то дело, – тут же согласился рыжий боцман, взял двумя пальцами кусочек рыбы с подноса, макнул его в соус и закинул в рот.

– Принеси мне, Нок, еще пива, – попросил Нитман, – вот на кого любо глянуть, скажу я вам всем. Отличная выросла девчонка у тебя, Мабуса. Где еще такую найдешь?

– Что, нравится моя девочка? – засмеялась женщина, и большие кольца сережек в ее ушах быстро закачались в такт смеха.

– Ох, и нравится. Но боюсь, что денег у меня не только на ее первую ночь, но и на десятую не хватит. Клянусь рыбьим королем Гуссом, дорого будет стоить любовь нашей девочки. Ишь, какие глазищи у нее, точно звезды.

Нок покраснела, опустила голову, поставила перед боцманом пару кружек пива и вернулась к прилавку.

– Подстригут ее рыцари Ордена, – вдруг снова заговорил Нгац. Он произносил слова медленно, ворчливо и глядел прямо перед собой. – Подстригут, натянут черное покрывало и заставят день и ночь молиться Всем Знающим. Никто не познает ее любви, потому что для рыцарей любовь жриц Набары – страшный грех. Черный грех. Черной грешницей назовут они Нок, помяните мое слово. И закончит она свои дни в каменном мешке, день и ночь вознося молитвы. Еще они заставят ее работать в поле. А поля у рыцарей огромные. Собирать урожай, молоть. Вот что будет делать Нок. И замаливать, замаливать свои черные грехи. Смотрите, что ждет вас! – последнюю фразу Нгац выкрикнул, точно выплюнул в зал. – Дери вас зменграхи! Всех вас!

– Вот же пьянчуга, – со злостью сказала мама Мабуса и перестала улыбаться. – Что это ты тут каркаешь? Ты что, ведунья Хамуса, что ли, почему мы должны тебе верить?

– Да-а-а, ведунья, – Нгац снова понизил голос и заскрипел, точно не смазанная телега, – а она предсказала… Помните? Помните, что она видела на празднике Золотых колокольчиков четыре года назад? Коней, закованных в железо, видела она. Вот тут, на наших улицах, у наших храмов. Кони в железе! Бойтесь их, люди!

Из дальнего угла поднялся молодой веселый моряк, обнял за плечи Нгаца и пробасил, весело и торопливо:

– Пошли, почтенный, выйдем. Ночь теплая, звезды высокие. Пойдем, вознесем молитву духам. Я проведу тебя до дома, пошли.

Нгац уперся, но моряк, несмотря на ласковый голос, обладал недюжинной силой. Сопротивляться ему было бесполезно.

– Благодарствую тебе, Дарик, – тут же спохватилась мама Мабуса, – забери ты этого болтуна, иначе того гляди переругаются все тут.

Малышка, жмущаяся в углу у прилавка, тихо спросила Нок:

– Он всегда так?

– Нет, просто напился. Что-то нашло на него. Не к добру это, ой, не к добру. Завтра на рассвете две галеры поднимают якоря. Капитаны судов сейчас в зале, и очень плохо, что перед отплытием кто-то вспоминает о прошлом. О Моуг-Дгане, например. О нем не принято вспоминать на ночь глядя. Или о рыцарях. И ты молчи, не задавай вопросы, иначе получишь тумаков от мамы Мабусы. Не вздумай ее ни о чем спрашивать. Делай вид, что тебе все понятно.