Птица феникс - [13]

И будет прав! Он, мой напарник Митька Петрухин, будет прав. Нечего рефлексировать по поводу… Когда я встал под знамена бывшего фарцовщика по прозвищу Брюнет, я, в общем-то, не имел никаких иллюзий. Меня вела ностальгия по моему ментовскому прошлому… которое я никогда не идеализировал. В нем, моем славном ментовском прошлом, тоже всего хватало: дуроломства, бюрократических загогулин, липы… Но была и работа. Честная работа по очистке города от подонков всех мастей.

Когда два месяца назад Димка предложил мне поработать по убою в офисе Брюнета, я ухватился сразу… Как, наверное, и любой ремесленник, тоскующий по ремеслу. А я тосковал. Незаметно для себя самого, но тосковал… Я покинул службу добровольно. После того, как понял: по большому счету ментовская работа потеряла суть и смысл.

Я ушел спокойно. Внешне спокойно. И занялся бомбежкой на своей «антилопушке». Я бомбил по ночам. Ночная бомбежка от дневной отличается изрядно… возможно, когда-нибудь я сяду и напишу книжку о ночных пассажирах… я бомбил по ночам и уже, как мне казалось, научился смотреть на вещи философски. Но это только казалось… Достаточно Димке было предложить мне дело – и я завелся. Меня позвал «трубный глас» {Намек на события, описанные в романе «Умельцы»}.

Так что же теперь-то ты хочешь? Ты получил возможность заниматься тем делом, которое считал главным. Ты не связан более строгими рамками УПК. Ты получаешь за свой труд весьма немалые деньги… чего еще тебе надо? Почему, сидя сейчас в этом прокуренном кабинете, ты злишься? Ты злишься на своих коллег – бывших ментов – и на себя… главным образом – на себя… Попробуй честно ответить на вопрос: почему?

Я не знаю. – Брось ты, ты отлично знаешь. В тебе подал голос инстинкт, основной ментовский инстинкт: вор должен сидеть в тюрьме!

А нынешний сценарий этого, кажется, не предусматривает. Потому ты и зол, следачок.

Глава четвертая ДОЛЛАР ПРОТИВ РУБЛЯ

Когда Зеленцов сказал, что по этому номеру, мол, сто человек в день звонят, он преувеличил. Из «петерстаровского» ответа на «милицейский» запрос следовало, что в день убийства Образцова в приемную «Манхэттена» поступило двадцать три звонка с девятнадцати номеров. Исходящих же было восемнадцать на шестнадцать номеров.

– Ну-с, и что это нам дает? – сказал Петрухин, просматривая распечатку. – Пока не вижу…

Купцов ничего не сказал. Он сидел за своим столом и пил минералку. Вчера партнеры довольно долго просидели у Зеленцова и изрядно «приняли на грудь». Обычно выдержанный и контролирующий себя Купцов на сей раз изрядно нагрузился и поэтому сегодня чувствовал себя соответственно. А день был душный, предгрозовой, Купцов тихо млел, пил теплую минералку и ругал себя.

– Пока не вижу, за что здесь можно зацепиться, – бормотал Петрухин, просматривая распечатку. – Если предположить, что звонок в офис спустя десять минут после убийства был звонком-докладом об успешно проведенной операции… а это так и было… то нас больше всего интересует звонок, который секретарша сделала сразу вслед за «докладом».

– Почему? – вяло спросил Купцов.

– Как это почему? Ну ты меня удивляешь. Лень… Ведь не секретарше же он докладывал, а?

– Ты хочешь сказать, что убийца позвонил и сказал какую-то условную фразу. Например, срочно передайте Иванову то-то и то-то.

– Ну конечно. А уж секретарша, в свою очередь, перезванивает Иванову или, если быть точным до конца, – Митрофанову.

– Не катит, – сказал Купцов.

– Почему? – удивленно спросил Петрухин.

– Сколько продолжался разговор убийцы с секретаршей?

– Минуту с лишним… почти полторы.

– Так что же, по-твоему: целую минуту убийца говорил секретарше эту условную фразу? Не многовато ли? – спросил Купцов. Он с отвращением сделал глоток теплой минералки.

– М-да… пожалуй, ты прав, – согласился Петрухин. – Но тогда значит, что она либо позвала человека, которого спрашивал убийца, либо переключила по внутренней мини-АТС.

– Вполне вероятно, что так. Хотя возможны разные варианты…

– Какие? Приводи конкретные соображения.

– А черт его знает!… Например, Митрофанов «совершенно случайно» оказался в момент звонка в приемной и сам снял трубку. Могло такое быть?

Запросто, – ответил Петрухин. Оба они были не правы, позже окажется, что верным было предположение о внутренней мини-АТС – Запросто… но, коли ты прав, то я просто не вижу, за что же нам зацепиться.

Купцова подташнивало, голова соображала худо. Хотелось вернуться домой, выпить, преодолевая себя, пятьдесят капель коньяку и лечь спать.

– Не вижу, за что зацепиться… Разве что пойти к этой секретарше, взять ее за щечку и спросить: кто, милая, звонил? Что сказал? С кем ты, радость моя, его соединила? Ну-ка, детка, вспоминай.

– Может ничего не сказать.

– Запросто. Во-первых, мы для нее – никто, не только не бандюганы, а даже и не менты. Во-вторых, могла просто забыть. Считай, сорок звонков ежедневно, а прошло уже две недели. Запросто могла забыть. Но даже если и помнит – все равно не скажет.

Купцов кивнул. Солнце за окном висело в дымке, с утра парило. Было очевидно, что дело к грозе. Думалось, что когда гроза все-таки придет и обрушится на город плотными потоками воды с раскатами грома… думалось, что тогда станет легче. Пахнёт озоновой свежестью, и станет легче. Но грозы нужно было еще дождаться, а пока солнце, похожее на большую плешивую голову, висело в дымке и заставляло тело покрываться липким потом… Петрухин продолжал изучать распечатку.