Птица - [15]

— Ты — Пак Уми из третьего класса пятого года обучения? Один из твоих одноклассников показал мне тебя. Я ждала в приемной.

Она поискала взглядом мальчика, который показал ей меня, но тот успел убежать. Во дворе стоял ужасный шум — женщина появилась во время большой перемены. Я ли Пак Уми из третьего класса? Могла бы придумать что-нибудь пооригинальнее. Мне стало неинтересно, и я принялась раскачиваться. Когда я висела вниз головой и раскачивалась, то чувствовала движение земли: она слегка отклонялась от своей оси и вращалась — медленно, как огромный волчок.

— Ты висишь, как летучая мышь.

— Как ленивец.

В зоологическом атласе я видела фотографии ленивцев — они живут на деревьях, висят вниз головой и смотрят в небо. По небу медленно плыли облака.

— Я здесь из-за тебя. Осторожно, ты подметаешь волосами землю. Испачкаешься.

— Кто вы? Зачем вам со мной встречаться?

— Чтобы стать твоим другом. Я обещала твоей учительнице, что мы обязательно сегодня увидимся.

Дети играли во дворе в мяч. Облака все время меняли очертания. Должно быть, наверху дул сильный ветер.

— Я зашла в твой класс, но тебя там не оказалось. Я повсюду тебя искала.

— Я не остаюсь в классе во время перемены.

Носком белой туфли она что-то чертила на земле.

— Давай спускайся.

— Меня ноги не пускают, — ответила я и подумала, что ответила здорово остроумно.

— Это еще почему?

— Потому что они не хотят спускаться.

— Какая ты выдумщица! Спускайся. У меня вытечет мозг, если буду и дальше так на тебя смотреть.

Солнце светило ей в лицо, она приставила ладонь козырьком ко лбу и нахмурила брови. Подмышка под коротким рукавом майки была мокрой от пота и волосатой.

— Сегодня в нашем классе трое ребят умерли.

— Что ты такое…

Она выпучила глаза.

— Они нарушили границу посреди парты.

— О боже, а я уж было подумала… Меня чуть удар не хватил. Ты говоришь странные вещи. Ты спросила, кто я, правильно? Я пришла, чтобы стать твоим другом. Знаешь, кто такая матушка-наставница?

— Я — ребенок, а вы — взрослая, разве мы можем подружиться?

Она рассмеялась:

— Взрослый человек — это ребенок, который вырос. Никто не рождается взрослым.

Я собрала всю силу в ногах и выпрямилась, потом изогнулась и ухватилась за перекладину. Она собралась мне помочь, но не успела — одним ловким движением я спрыгнула на землю. Мы сели на скамейку в тени под деревом.

— Я слышала, вы живете вдвоем с братом?

— Мой отец строит большую церковь из стекла, но он скоро вернется.

— Да-да, конечно. Твоя учительница сказала, что ты очень взрослая и очень милая девочка. Но ей кажется, что нужен кто-нибудь, с кем ты могла бы разговаривать и все обсуждать. Думаю, она права. Вот поэтому…

— Мы с моим братом Уилем все друг другу говорим. А еще я очень дружу с госпожой Ёнсук, и дама из «заводской семьи» хорошо к нам относится.

— Я говорю о другом… Социальный работник — это, как бы тебе объяснить… Вы еще слишком малы и не можете жить одни, нужно, чтобы кто-то вами занимался и помог вырасти хорошими, порядочными людьми… Матушка-наставница…

— Хотите сказать, она что-то вроде мамы?

— Нет, социальный работник… В общем я хочу сказать…

Она сильно потела, но явно не из-за жары. Каждый раз, когда она поднимала руку, чтобы вытереть жирный пот, стекавший за ушами, по затылку и лицу, размазывая пудру, зрелище ее черных подмышек завораживало меня.

Матушка-наставница, она же социальный работник, дала мне красивую тетрадь.

— Это тетрадь для общения. Записывай в нее все, что чувствуешь в своем сердце, и то, чем был заполнен твой день. Пусть она напоминает дневник, или сочинение, или письмо. Когда ты испишешь последнюю страницу, мы станем настоящими подругами.

— Но мне нечего записывать. Со мной каждый день происходит одно и то же.

На черно-белой фотографии на обложке тетради была изображена женщина в широкой юбке и коротком пальто. Она шла по странно пустынной улице, мимо высоких обветшавших домов. Часы на башне показывают четверть двенадцатого. Я смотрю на профиль женщины. Где это происходит? Куда она идет? У женщины на снимке круглые глаза и складчатые веки[9], как у матушки-наставницы и у меня.

Уиль снова вывихнул лодыжку. Он сказал, что упал на уроке физкультуры, но, скорей всего, опять спрыгнул с перил либо с лестницы. Медсестра намазала ему ногу мерку-рохромом и наклеила пластырь, но толку от этого было мало. Требовалась помощь доктора Чханя. Увидев опухшую ногу Уиля, домовладелица покачала головой:

— Тебе его для красоты прилепили? Бесполезно. Поможет только иглоукалывание.

И я повела прихрамывающего Уиля к доктору Чханю. В третий раз.

Уиль вечно отовсюду прыгал. Он твердо верил, что если будет тренироваться, то научится летать. Совсем маленьким он упал с третьего этажа, но даже не поцарапался. Наша тетка по маминой линии, а потом и другая — по отцовской говорили, глядя на Уиля: «A-a, это тот самый, что упал с третьего этажа и не разбился?» Все считали, что ему просто повезло и он зацепился за ветку дерева, но мой брат верил, что сумел полететь. «Я тогда летал. Ты видела, ведь правда, сестрица?» Мне то казалось, что я видела Уиля висящим на ветке на манер тряпичной куклы, то чудилось, что он и вправду летел, раскинув руки. У меня в голове тоже все путалось.