Пташка Мэй — королева воинов - [3]

Театрально изогнув бровь, он выжидающе воззрился на Мэй.

Мэй посмотрела на него, потом на Пессимиста за кадром:

— Да.

Журналист хмыкнул:

— И ты говоришь, что там, на звезде призраков, злодействует дух по имени Боб Дилан, которому противостоит мудрая Хозяйка Северной фермы, живущая на гигантской магнолии посреди заснеженной долины на северной окраине мира?

— Бо Кливил, — робко поправила Мэй.

— И там, в этой Навсегда, тебе помогали… — журналист сверился с блокнотом, — призрак с огромной тыквой вместо головы; девочка по имени Беатрис, умершая от тифа в начале двадцатого века; погибший пилот итальянских ВВС и по совместительству ужасный стихоплет по имени капитан Фабио и симпатичный мальчик Люциус, к которому ты воспылала чувствами. Четверо, не считая твоего лысого кота. — Журналист с ухмылкой покосился на Пессимиста за кадром.

— Ни к кому я не пылала, — покраснев, выдавила Мэй.

— И очутилась ты в этой стране, упав в озеро, которого больше нет. — Журналист показал подбородком. — В лесу позади твоего дома. Так?

Май неуверенно кивнула.

— Ну так вот, Мэй, — журналист заулыбался по-деловому, — у тебя появились поклонники среди людей, которые верят в НЛО, йогу и йети. Сейчас я зачитаю некоторые слухи, а ты скажешь, правда или нет. В тебя вселился дух двухголового отпрыска йети?

Мэй в ужасе замотала головой.

— Барбара Стрейзанд действительно была в прошлой жизни Клеопатрой?

Мэй закусила губу и пожала плечами.

— Пару недель назад в «Вопроснике» заявили, что НАСА собирается запустить к твоей призрачной звезде космический зонд. Это правда?

Мэй покачала головой.

— Ты утверждаешь, что, согласно записи в некой Книге Мертвых, тебе суждено спасти Навсегда от неминуемой гибели. — Журналист смерил взглядом торчащие коленки и худые плечи Мэй, ссутулившейся на краешке стула, словно демонстрируя всю нелепость этого заявления. — Почему же в таком случае призраки еще не вернулись за тобой? Забыли? — вкрадчиво спросил он, подавшись вперед.

Десятилетняя Мэй на экране оглянулась на лес за спиной. Деревья качали ветвями, расправляя листья, будто махали печально в камеру. Мэй расстроенно дернула уголком губ, а карие глаза распахнулись еще шире.

— Не знаю.

— Может, все дело в том, что призраков не существует? — подсказал журналист.

Мэй тихо протяжно вздохнула.

— Тогда еще вопрос, — продолжил журналист, пряча усмешку, и заговорщицки подмигнул в камеру. — Ответь нам как эксперт по загробному миру: какова вероятность нашествия зомби на наши торговые центры? — Он состроил испуганную физиономию, притворяясь, что дрожит.

Щелк. Телевизор выключился.

— Зомби. Придет же в голову… — Миссис Берд, не договорив, села, поправляя каштановые кудри, примятые подушкой и сбившиеся в непонятный колтун.

Мэй поплотнее запахнулась в одеяло.

— Не волнуйся, — участливо проговорила миссис Берд. — Эта дребедень в одно ухо влетает, в другое вылетает, стоит только канал переключить. А когда вырастешь, и подавно все забудется…

Миссис Берд посмотрела на дочь долгим пристальным взглядом. Мэй знала, что в такие моменты мама отчаянно мечтает влезть ей в голову и потянуть за тонкие ниточки воспоминаний о таинственной отлучке, навсегда вплетенных в дочкины мысли. Но спросить прямо значило бы нарушить негласный уговор, существующий между ними уже не первый год: об исчезновении Мэй и фантастических рассказах про Навсегда — ни слова. Иначе не миновать смертельной обиды и обманутых ожиданий с обеих сторон.

— Тебе снова Финни Элвей звонил, — рассеянно перебирая пряди длинных волос Мэй, вспомнила миссис Берд. — Он такой вежливый по телефону.

Мэй промолчала. Финни учился с ней в одном классе. Пожалуй, самый симпатичный и самый интересный из всех мальчишек средней школы в Кабаньей Лощине. Ореховые глаза и каштановая челка, от которой другие девчонки просто пищат. А еще он не ест козявки — огромный плюс! Но когда он звонил, Мэй обычно притворялась, что спит или у нее сел голос, или ныряла под ближайший диван, прячась от мамы.

— Может, пойдешь погуляешь, детка? Такая погода чудесная! — Миссис Берд кивнула на окно, через которое лился чистейший белый зимний свет.

Но Мэй только головой помотала. Ей хотелось остаться с мамой и не вылезать из-под теплого пледа.

Нынешняя Мэй сильно отличалась от той, десятилетней. Она перестала рассказывать коту сказки на ночь. Перестала втыкать листья в волосы и рассовывать кварцевые камешки по карманам, прекратила попытки взлететь на связках воздушных шариков, бросила одевать Пессимиста в золоченые доспехи. И хотя временами она ощущала внутри какую-то пустоту, ей казалось, что так оно, наверное, и бывает, когда взрослеешь. Выделяться — значит быть одиноким, а быть одиноким всю жизнь не получится.

Хотя иногда, в самые неожиданные моменты — например, когда Мэй катила на велосипеде в школу, или сидела в машине рядом с мамой, глядя на пролетающий за окном лес, или покачивалась в кресле-качалке на крыльце, — у нее вдруг щемило сердце, будто она упустила что-то очень большое и важное. И тогда Мэй шептала на ухо Пессимисту свой самый страшный секрет: как иногда хочется, чтобы они так и остались там, в Навсегда.