Псы, стерегущие мир - [8]

Справный топор: изогнутое книзу лезвие равно хорошо рубит и режет, кузнец придал лезвию скругленную форму, как жахнешь по ворогу – и разломятся кости вместе с подставленным мечом и рукой. Такое оружие не стыдно вручить и богу Грозы, недаром зовется перунцем. Правда, Перун бьет топором Змея, а гридню приходится о дерьмо мараться.

Стрый скрылся за поворотом. Гридни вскочили в седла, конские бока промялись под пятками. Ждан молча тащил в поводу лошадей и невидяще смотрел на лес, стискивая с хрустом кулаки.

Буслай, глядя в спину воеводы, сказал Люту с неудовольствием:

– Ишь, обленился, только покричал со страху да птичку пришиб.

Лют не поддержал соратника в злословии, промолчал.

Савка успокаивающе похлопал кобылку по шее, и животное неохотно переступило труп с разрубленной головой, только земля под копытом чавкнула. Отрок оглянулся на застывшего под деревом главаря разбойников:

– Лют, а с этим что?

У Корчуна перехватило дыхание, кожу лица защипало, словно умылся и сдуру сунулся за порог в месяц сечень. Гридень бросил небрежно:

– Если считаешь, что лиходейство пустяк, то ничего.

Савка кивнул: все ясно.

Корчун с замершим сердцем смотрел, как спрыгнувший с седла отрок приближался, держа в руках шипастую булаву.

Стойгнев с семьей собирался вечерять, когда за окном раздались детские возгласы и громко залаял пес. Хозяин дома сунул в раскрытые ставни седую бороду, и сердце упало. Багровое солнце, съеденное на четверть горизонтом, грозно подсвечивало группу всадников. От вида предводителя живот скрутило. Вроде оружные. Неужто ушкуйники осмелились напасть?

Наперерез пришлым двигался войт с сыновьями и парой крепких селян. Глава чужаков остановил чудовищного коня…

Стойгнев с затаенным дыханием наблюдал за встречей, а когда войт спокойно переговорил и отъехал, испытал мальчишеское разочарование от несостоявшейся драки.

Пришлые продолжили путь в окружении сельчан. Стойгнев до хруста позвонков вытянул шею, пытаясь услышать, о чем так увлеченно спрашивают односельчане.

Стрый заметил сивобородого мужа в окне добротного дома и окинул взглядом подворье. Словно слепленные из воска, белели бревна овина, амбара, курятника. В щелях не нашлось никакой сорной травы, мха или плесени.

Дом добротный, просторный, для большой и ладной семьи. Резная причелина изукрашена нарядно, срезы пропусков хвастают по2ловой – изжелта-белой – свежестью, охлупень гордо возглавляет конская голова, ставни окон расписаны охрой, чернильным соком.

– Пожалуй, здесь заночуем, ежели хозяин пустит, – сказал воевода войту.

Тот кивнул:

– Стойгнев справный хозяин, у него отдохнете.

Стойгнев со смешанным чувством наблюдал, как во двор въехал конный отряд. Войт покосился на пришлых, затем требовательно посмотрел на Стойгнева, тот отлепился от окна и кликнул жену и дочерей.

Когда семейство вышло во двор, пришлые слезли с седел. Усатый сразу устремился к колодцу. «Журавль» покорно согнулся. Донесся слабый плюх. Гридень сбросил рубаху в пыль, потянул ведро. Веревка натянулась, ведерко застыло над головой, с края ведра на спутанные волосы Буслая пал прозрачный ломоть. Льняные вихры прилипли к голове, холодная волна наткнулась на крученую гривну, сердито зашипела, шея окуталась облачками пара. Потеплевшие струйки скользнули по обнаженной спине, ласково пригладили под левой лопаткой косой шрам. Земля влажно охнула, в стороны порскнули шарики намокшей пыли.

Войт с высоты седла обратился к хозяину подворья:

– Здрав будь, Стойгнев. Не откажи принять людей князя Яромира, сегодня у них был трудный день.

Стойгнев развел руками:

– Гость в дом – бог в дом.

– Они людей Корчуна побили, разбойного нападения можно не бояться.

Жена Стойгнева – женщина с суровым лицом – всплеснула руками, две дочери в длиннополых сарафанах ойкнули. Стойгнев открыл рот – аспид пролетит, не обломав крылья.

– Отож, – только и молвил хозяин.

Войт кивнул:

– Мы щас в лес, надо зарыть останки, не хватало возле жилья умрунов.

Стойгнев бросил взгляд на багровый щит Дажьбога, брови сошлись на переносице.

– Так ночь скоро.

– Успеем, – заявил войт непререкаемо и свистнул подручным.

Конь с места взял галоп. Отряд всадников устремился к стене леса. Стойгнев отмахнулся от поднятой пыли, оглянулся на жену, та мигом исчезла в доме: придется постараться для гостей.

Отроки привязали коней, споро расстегнули подпруги, со спин животных свалились седла. Вьючные кони облегченно вздохнули, когда поклажа переместилась наземь. Стрый, наблюдая одобрительно, кивнул хозяину, а плескающемуся гридню крикнул:

– Буслай, хватит полоскаться, лягухой станешь.

– Авось, не стану, – буркнул воин и поспешно опрокинул на себя ведро. Двор заполнило шумное фырканье.

Стрый стянул рубаху, способную укрыть коня в непогоду. С довольным ревом повел плечами. Под кожей забегали упругие шары мускулов, застарелые шрамы надулись от притока крови сытыми пиявками. Воевода подставил волосатую грудь уходящему солнцу, пальцы нырнули в меховой покров, лицо сладко перекосило. Ногти чесали кожу с тонким хрустом, будто кот обдирал леща.

– Что стоишь? Окати водой! – прикрикнул он на Буслая.

Ведро спешно исчезло в прохладном срубе. Гридень выволок наружу, взмахнул руками, и солнце окрасило струю багрецом. Воевода вздрогнул, с губ слетел довольный рык, могучие лапы растерли капельки, повисшие бусинами на волохатой груди. Стойгнев кивнул притихшим дочерям, те мигом подскочили к воеводе и со смехом и шуточками принялись обмывать мощное тело.