ПСС. Том 74. Письма, 1903 г. - [3]

5. И. И. Корганову.

1903 г. Января 8. Я. П.

Милостивый государь

Иван Иосифович,

Очень вам благодарен за письмо ваше и интересные подробности, которые вы мне сообщаете. С вашего разрешения я позволю себе обратиться к вашей матушке с некоторыми вопросами или, если найду знакомого в Тифлисе, который возьмет на себя это дело, попрошу его лично обратиться к вашей матушке, что менее утрудит ее, чем письменно отвечать на мои вопросы.

Еще раз сердечно благодарю вас за вашу обязательность и остаюсь готовый к услугам

Лев Толстой.

Печатается по копировальной книге № 4, л. 219. Подлинник написан рукою М. Л. Оболенской, подпись собственноручная. Датируется по отметке в копировальной книге. Впервые опубликовано в «Сборнике Государственного Толстовского музея», М. 1937, стр. 192—193.

В ответ на письмо Толстого от 25 декабря 1902 г. (см. т. 73) И. И. Корганов писал 29 декабря: «На письмо Ваше спешу Вам сообщить все, что помню об интересующем Вас событии бегства Хаджи-Мурата из Нухи. Мне было тогда десять лет, следовательно, кругозор мой был слишком узок. На все Ваши вопросы подробнее может отвечать моя мать, которая еще жива и очень бодрая, с отличной памятью. Она живет в Тифлисе, зовут ее: Анна Авессаломовна Корганова (урожденная княжна Бебутова), ей восемьдесят два года. Если Вы обратитесь к ней, она будет счастлива исполнить Ваше желание, хотя и я пишу ей вместе с сим и прошу ответить на те вопросы, на которые я не могу отвечать. Отец мой, тогда полковник Иосиф Иванович Корганов, армяно-грегорианской веры, кончил курс в Главном инженерном училище, произведен в офицеры, саперный батальон, в 1833 году, вместе с Ф. М. Достоевским. Он высокого был роста, полный мущина, красивый, контужен в ногу, храбрец, известный в кавказской армии... Знал Кавказ, как свой карман, и говорил на всех туземных языках. Подполковник Ия (как звали его грузины) Борисович Бучкиев был прислан кн. Воронцовым как пристав и прикомандирован при Хаджи-Мурате: обязан был охранять и следить за ним. Он был в ссоре и врагом моего отца, о чем, кажется, знал кн. Воронцов, и какая была комбинация князя Воронцова при назначении Бучкиева, непонятно. Отец мой говорил, что ему хотели свернуть шею, ибо весьма странно было водворять Хаджи-Мурата, заведомо коварного ренегата, в Нухе, почти на границе Дагестана, и, следовательно, значительно облегчить ему бегство... Хаджи-Мурат был большого роста, плотно сложенный, красавец, с остриженной черной бородой, конечно, крашеной, ходил в белой черкеске, щеголем... Были ли с Хаджи-Муратом нукеры, я точно не помню, но слуги из лезгин с ним были. Относительно винтовок точно не помню, но, кажется, кроме кинжала, шашки и пистолета, другого оружия при бегстве при нем не было. Он жил у нас в казенном двухэтажном доме, в нижнем этаже, ежедневно обедал с нами за общим столом, ел мало, ничего не пил (из вин). Жидкой пищи не ел. Когда подавали ему, как гостю, первому, он ни за что не брал с блюда первым, ждал, когда возьмет моя мать, сидевшая рядом, и он с блюда пилава (который готовился ежедневно) брал заметно из того самого места, с которого брала моя мать. Это мне тогда же бросилось в глаза, и когда я полюбопытствовал узнать о причине, мне объяснили, что это обычай на востоке из боязни быть отравленным. Позже, действительно, я узнал, что такой обычай существует. Послеобеденные прогулки совершались ежедневно. Мать моя с кем-либо из детей ехала в коляске, Хаджи-Мурат, подполковник Бучкиев и два казака верхами. В день бегства мы отъехали более версты, у самой опушки леса Хаджи-Мурат выхватил пистолет и на месте выстрелом убил одного из казаков; кажется, он стрелял и в Бучкиева, но не попал и поскакал в лес. Бучкиев немедленно послал другого казака доложить отцу моему о бегстве, а сам остался и проводил до дому перепуганную мать мою. Когда мы вернулись домой, во дворе была уже тревога, суматоха, отец распоряжался сбором войска и благодарил (иронически, как потом мне говорил отец) Бучкиева за спасение жены и детей. Но Бучкиев этой иронии не понял. Отец мой выступил с двумя ротами солдат около шести часов вечера и, благодаря тому, что он, как инженер, знал хорошо топографию уезда и все тропинки, а также знал, каким путем Хаджи-Мурат должен был ехать в Дагестан, перерезал ему дорогу и настиг в лесу, где началась огнестрельная перестрелка. У Хаджи-Мурата было уже около пятнадцати всадников, которые, вероятно, его ожидали на дорого. Рассказывали, что Хаджи-Мурат получил четырнадцать пуль в грудную область и все еще не сдавался. После каждой пули он затыкал дыру каким-то удивительным восточным пластырем и как будто не чувствовал раны. Так живьем он не дался. Когда, наконец, его убили, отец приказал снять голову и в спирте ее отправил в Тифлис наместнику, чтобы не было сомнений, что убит именно Хаджи-Мурат. Голова эта была выставлена в пожарном депо, и весь город ходил смотреть. Отец мне позже говорил, что если бы ему не удалось поймать Хаджи-Мурата, то пришлось бы головой за него отвечать, так как он высмотрел нашу дислокацию, знал слабые стороны, и Шамиль легко мог овладеть Тифлисом. Вот был бы скандал, всё бы свалили на отца! Замечательно, как мне говорила потом мать моя, что она, имея дурное предчувствие, не хотела в тот день ехать на прогулку, но Хаджи-Мурат ее уговорил. Отец мне потом говорил, что если бы он знал о таком предчувствии моей матери, которому он всегда верил, то, вероятно, принял бы какие-нибудь особенные меры. Замечательно также, что отец мой никакой награды за поимку Хаджи-Мурата не получил, кроме любезного письма, и то от начальника штаба, даже не от Воронцова» (опубликовано в указанном выше «Сборнике Государственного Толстовского музея», стр. 191).