ПСС. Том 67. Письма, 1894 г. - [2]

В начале 90-х годов, когда во многих губерниях России разразился голод, Толстой не мог остаться в стороне от народного бедствия: он организовал широкую кампанию помощи крестьянам, пострадавшим от неурожая. Эта помощь еще больше упрочила тесную связь Толстого с тружениками земли. Великий писатель сам сознавал, ценил и подчеркивал эту связь. «Нынче приехал американец посетитель и говорит, что Америка совершенно та же Россия, но только там нет мужика. Он этим хотел прельстить меня. А я подумал: я бы давно уже умер бы от тоски и отчаяния, если бы его — мужика — не было».² Эти строки раскрывают глубочайший демократизм мышления Толстого и вместе с тем подлинно народные истоки его любви к родине. Для Толстого Россия была немыслима без мужика. В мужике для него воплощалась сила родной страны, ее красота, ее будущность, ее национальное своеобразие.

Отражая думы и чаяния трудящихся деревни, Толстой выдвигал, как главный социальный вопрос эпохи, крестьянский вопрос.

Невыносимо тяжелое положение крестьянства, замученного малоземельем, растущими год от года недоимками, принудительными отработками, произволом помещиков и царской администрации, освещено во всех основных художественных произведениях Толстого последнего периода его жизни. Вопрос о судьбах русской деревни, об ее исконных наболевших нуждах многократно поднимался Толстым в его публицистических работах (и, в частности, в статье «Голод или не голод?», написанной в неурожайном 1898 году, когда писатель возобновил свою деятельность по оказанию помощи голодающим крестьянам). Земельный, крестьянский вопрос занимает много места и в Дневниках Толстого, и в его письмах.

Толстой был страстным противником помещичьего землевладения. Он убежденно и неутомимо доказывал, что лица, не работающие на земле, не должны иметь права владеть ею:

«Казалось бы, должно бы быть ясно каждому образованному человеку нашего времени, что исключительное право на землю людей, не работающих на ней и лишающих доступа к ней сотни и тысячи бедствующих семей, есть дело прямо столь же злое и подлое, как обладание рабами, а между тем мы видим quasi-образованных, утонченных аристократов, английских, австрийских, прусских, русских, пользующихся этим жестоким и подлым правом, не только не стыдящихся, но гордящихся этим. Религия благословляет такое обладание и наука политико-экономическая доказывает, что это так и должно быть для наибольшего блага людей».³

Но политическая незрелость Толстого сказывалась в том, что он допускал возможность мирного преобразования земельных отношений. Он склонен был считать реальным выходом из создавшегося тяжелого положения русского крестьянства утопические проекты американского экономиста Генри Джорджа, предлагавшего спасти трудящийся народ от нужды и обнищания путем национализации земельных богатств и введения высокого государственного налога («единого налога») на землю. Толстой в ряде статей и письмах много раз одобрял систему взглядов Генри Джорджа. Но фактически Толстой в своих социальных требованиях, конечно, существенно отличался от этого радикально-буржуазного идеолога, которого Ленин язвительно назвал «социалистом-реакционером».⁴ Толстой хотел не только ограничить помещичью эксплуатацию: его протест был направлен против всякого угнетения человека человеком.

По известной характеристике Ленина, идейное содержание творчества Толстого обусловлено прежде всего крестьянским стремлением «смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян».⁵ Именно в этом была главная суть социальной программы Толстого. Великий писатель не отдавал себе отчета ни в буржуазно-ограниченном характере этой программы, ни в ее утопичности. Он был убежден, что достаточно отменить частную собственность на землю, чтобы наступило торжество социальной справедливости. Он не видел, что уничтожить помещичье землевладение возможно только революционным путем; не видел он и того, что в конкретных условиях пореформенной России крестьяне могут получить помещичью землю только в том случае, если будут действовать в союзе с рабочим классом. В годы, когда зарождалось самостоятельное движение революционного пролетариата России, Толстой оставался далек от рабочего класса и его борьбы, и это лишало его возможности найти подлинные пути избавления миллионов крестьян от гнетущей зависимости и нужды. Но горячая поддержка Толстым справедливых требований трудового крестьянства, его страстные выступления против частной поземельной собственности, направленные на то, чтобы смести до основания власть рабовладельцев-помещиков, — всё это находило живой отклик в народных массах и помогало расшатывать устои царизма; всё это — в годы, когда вызревала первая русская революция, — имело бесспорно прогрессивное значение.

Толстой чувствовал, что в России и во всем мире надвигаются большие социальные потрясения. Перед умственным взором художника нередко вставали картины великих, решительных преобразований, ломающих основы господствующего общественного уклада. Его стремление к коренному обновлению жизни временами приобретало предельную остроту и напряженность.