ПСС. Том 63. Письма, 1880-1886 гг. - [5]

Это есть кощунство и есть служеніе князю міра. Первое условіе вѣры есть любовь къ свѣту, къ истинѣ, къ Богу и сердце чистое безъ лжи. Все это я говорю къ тому, что бабу, вѣрющую въ Пятницу, я понимаю, и признаю въ ней истинную вѣру, потому что знаю, что несообразность понятія пятницы, какъ Бога, для нея не существуетъ, и она смотритъ во всѣ свои глаза и больше видѣть не можетъ. Она смотритъ туда, куда надо, ищетъ Бога, и Богъ найдетъ ее. И между ею и мною нѣтъ передъ Богомъ никакой разницы, потому что мое понятіе о Богѣ, которое кажется мнѣ такимъ высокимъ, въ сравненіи съ истиннымъ Богомъ также мелко, уродливо, какъ и понятіе бабы о пятницѣ. Но если я стану обращаться къ Богу черезъ пятницу, богородицу,⁴ вѣрить въ воскресеніе и тому подобное, то я буду кощунствовать и лгать и буду дѣлать это для какихъ нибудь земныхъ цѣлей, a вѣры тутъ никакой не будетъ и не можетъ быть. —

И какъ я чувствую себя въ полномъ согласіи съ искренно вѣрующими изъ народа, такъ точно я чувствую себя въ согласіи и съ вѣрой по церкви и съ вами, если вѣра искренна и вы смотрите на Бога во всѣ глаза, не сквозь очки и не прищуриваясь. А смотрите ли вы во всѣ глаза, или нѣтъ, мѣшаютъ ли вамъ очки, надѣтые на васъ, или нѣтъ, я не могу знать. Мущина съ вашимъ образованіемъ не можетъ, это я⁵ думаю, но про женщинъ не знаю. И потому я на себя удивляюсь и упрекаю себя, зачѣмъ я говорилъ все, что говорилъ вамъ. — Можетъ быть, что я говорилъ потому, что люблю васъ и боюсь, что вы нетвердо стоите и что, когда вамъ нужно (а намъ нужно всегда), вы не найдете и не находите опоры тамъ, гдѣ надѣетесь найти; но это я говорю «можетъ быть»; вѣроятнѣе, что я болталъ изъ тщеславія и болтовней моей оскорбилъ, огорчилъ васъ; за это прошу меня простить. Если это такъ, чего я и желаю, то мнѣ васъ учить нечему, вы все знаете. Если я и пытался говорить вамъ что нибудь, то смыслъ моихъ словъ только тотъ: «посмотрите, крѣпокъ ли тотъ ледъ, по которому вы ходите; не попробовать ли вамъ пробить его? Если проломится, то лучше идти материкомъ. А держитъ васъ, и прекрасно, мы сойдемся все въ одно же».

Но и вамъ уже учить меня нечему. Я пробилъ до материка все то, чтò оказалось хрупкимъ, и уже ничего не боюсь, потому что силъ у меня нѣтъ разбить то, на чемъ я стою; стало быть, оно настоящее. Прощайте, не сѣтуйте на меня и постарайтесь смотрѣть также, какъ я смотрю на васъ, и желайте мнѣ того, чего я желаю себѣ, вамъ и всѣмъ людямъ — идти не назадъ (ужъ я не стану на мною самимъ разбитый ледокъ и не покачусь легко и весело по немъ⁶), а впередъ, не къ опредѣленію словами моего отношенія къ Богу черезъ искупленіе и т. п., а идти впередъ жизнью, каждымъ днемъ, часомъ, исполняя открытую мнѣ волю Божію. А это очень трудно,⁷ даже невозможно, если сказать себѣ, что это невозможно, и нетолько возможно, но должно и легко становится, если не застилать себѣ глаза, а, не спуская ихъ, смотрѣть на Бога. —

Я только чуть чуть со вчерашняго дня сталъ это дѣлать, и то вся жизнь моя стала другая и все, чтò я зналъ прежде, все перевернулось и все, стоявшее прежде вверхъ ногами, стало вверхъ головами.

Истинно любящій васъ

Л. Толстой.

Насчетъ того, вѣрю ли я въ человѣка-Бога или Бога-человѣка, я ничего не умѣю вамъ сказать и, если бы и умѣлъ, не сказалъ бы. Объ этомъ разскажутъ сожженные на кострахъ и сжигавшіе. «Не мы ли призывали тебя, называя Господомъ». Не знаю васъ, идите прочь, творящіе беззаконіе.

Написавъ письмо я подумалъ, что вы можете упрекнуть меня — сказать: «я сказала, во чтò я вѣрю, а онъ не сказалъ». Сказать свою вѣру нельзя. Вы сказали только потому, что повторяли то, чтò говорить церковь. А этого то и не нужно, не должно, нельзя, грѣхъ дѣлать. Какъ сказать то, чѣмъ я живу. Я всетаки скажу — не то, во чтò я вѣрю, а то, какое для меня значеніе имѣетъ Христосъ и его ученіе. Это кажется то, о чемъ вы спрашиваете.

Я живу и мы всѣ живемъ, какъ скоты, и также издохнемъ. Для того, чтобы спастись отъ этаго ужаснаго положенія, намъ дано Христомъ спасеніе. —

Кто такой Христосъ? Богъ или человѣкъ? — Онъ то, чтò онъ говоритъ. Онъ говоритъ, что онъ сынъ Божій, онъ говоритъ, что онъ сынъ человѣческій, онъ говоритъ: Я то, чтòговорю вамъ. Я путь и истина. Вотъ онъ это самое, чтò онъ говоритъ о себѣ. А какъ только хотѣли все это свести въ одно и сказали: онъ Богъ, 2-е лицо троицы,⁸ — то вышло кощунство, ложь и глупость. Если бы онъ это былъ, онъ бы съумѣлъ сказать. Онъ далъ намъ спасенье. Чѣмъ? Тѣмъ, что научилъ насъ дать нашей жизни такой смыслъ, который не уничтожается смертью. Научилъ онъ насъ этому веѣмъ ученіемъ, жизнью и смертью. Чтобы спастись, надо слѣдовать этому ученію. Ученіе вы знаете. Оно не въ одной нагорной проповѣди, а во всемъ Евангеліи. Для меня главный смыслъ ученія тотъ, что, чтобы спастись, надо каждый часъ и день своей жизни помнить о Богѣ, о душѣ, и потому любовь къ ближнему ставить выше скотской жизни. Фокуса для этого никакого не нужно, а это также просто, какъ то, что надо ковать, чтобы быть кузнецомъ. —

И потому то это Божеская истина, что она такъ проста, что проще ея ничего быть не можетъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ важна и велика и для блага каждаго человѣка, и всѣхъ людей вмѣстѣ, что больше ея ничего быть не можетъ.