ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты - [93]

забыть всё. Долохов был молодой человек хорошей фамилии, но не богатый, однако он жил роскошно и постоянно играл. Он почти всегда выигрывал, но никто, и в отсутствии его, не смел бы приписать его постоянный успех чему нибудь другому, кроме [как] счастью и, главное, постоянно среди попоек, светлой голове и[1103] непоколебимой силе воли. Ежели он говорил раз, что сделает что нибудь, то все знали, что он исполнит свое слово. Теперь, когда он затеял свою опасную штуку, пьяное общество приняло особенное, живое участие в его намереньи именно потому, что знало, что сказанное им будет сделано. «Так я и знал — лихо!» сказала молчаливая улыбка Пьера. Остальное общество состояло из трех офицеров, англичанина моряка, известного своей способностью много выпить, одного москвича, старого кутилы и игрока, и одного известного в то время музыканта и повесы. Бутылка рому была принесена, раму выставлял лакей,[1104] привыкший ко всему, не робея и грубо отмахиваясь от советов господ.

Из всех этих людей, за исключением старого кутилы москвича и англичанина, человека[1105] иссушенного и уже не первой молодости, из всех этих людей, казалось, выпирал избыток молодости[1106] и энергии. Несмотря на пьяное их состояние, все они были разнообразны, но все в своем роде хороши собой и преисполнены силы, которую не знали куда девать, и какой нибудь государственный человек, полководец или молодая одинокая женщина, ежели бы подсмотрели их в эти минуты, одинаково бы пожалели, что не нашли этим силам более сообразного с выгодами каждого употребления.

35.

Бросив стакан, Анатоль, не переменяя выражения, с выпученной грудью, не обходя и не прося сторониться, продавил своим тучным телом толпу у окна, подошел к раме и, так же бесстрастно как он все делал, обернув обе белые руки сертуком, валявшимся на диване, ударил в стеклы и пробил в двух местах обе рамы.

— Ну, вот, ваше сиятельство, — сердито сказал лакей, — только мешаете и ручки порежете.

— Пошел, дурак! А? — Анатоль видел, что то, что он сделал, было напрасно, и рассердился. Кто то догадался взяться за перекладины рам и тянуть наружу. Несколько рук взялись, потянули и выломали рамы так, что можно было сесть.

— Сломай верхнюю перекладину, а то скажет, что я держусь, — сказал Долохов.

Анатоль отвел Пьера в сторону.

— Понимаешь... Англичанин хвастался... А? вот национальность... А? Хорошо?

— Хорошо, — сказал Пьер, с замиранием сердца подходя к окну, из которого вдруг понесло холодом и на которое с бутылкой рому в руке влезал Долохов. Кое кто надел сертуки. Анатолю все еще было жарко. Долохов вскочил на подоконник и стоял выше всех.

— Слушать! — крикнул он. Все замолчали.

— Я держу пари с мистером Чеплицом — (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и не слишком хорошо) — на 50[1107] имперьялов — так?

— Оо! — сказал англичанин.

— что я выпью бутылку рому всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте. — (Он нагнулся и показал покатый выступ каменной стены за окном) — и не держась ни за что. Так?

— Оо! — сказал англичанин.

[Далее со слов: Анатоль повернулся к англичанину, кончая: Лицо его было бледно и весело. — близко к печатному тексту. Т. I, ч. I, гл. VI.]

— Пуста. — Он кинул бутылку англичанину и спрыгнул с окна.

Долохов[1108] велел себе облить голову водой.[1109]

— А? Каково? А? — спрашивал у всех Анатоль, как будто он это сделал.

— Чорт вас возьми совсем, — говорил старый кутила.

Англичанин расспрашивал Долохова о впечатленьи, испытанном им. Один офицер обещался сделать то же в первый раз, как он будет не пьян.

Пьер поцеловал Долохова и в совершенно растерянном виде ходил по комнате, улыбаясь.

— Господа! Кто хочет со мной пари. Я то же сделаю, — вдруг заговорил он. — И пари не нужно. Вели дать бутылку.[1110]

Все расхохотались.

— Что ты, с ума сошел? У тебя на лестнице голова кружится.

— Это подло, что мы оставили одного Долохова рисковать жизнью. Нет, я пойду. — Его с хохотом схватили за руки.

— Ты пьян.

— Господа, вы знаете новость? — сказал Pierre. — Война!

— Ну, чорт с ней.[1111] Кто то хотел ехать домой. Кто то предложил ехать не домой, а всем вместе куда то еще. Все согласились, надели шубы и поехали. Pierre поехал с ними. Англичанин уехал домой, а Долохов, пьяный, бесчувственным сном заснул на диване у Анатоля.

36.

[1112]Я пишу до сих пор только о князьях, графах, министрах, сенаторах и их детях и боюсь, что и вперед не будет других лиц в моей истории.

Может быть это не хорошо и не нравится публике; может быть, для нее интереснее и поучительнее история мужиков, купцов, семинаристов, но со всем моим желанием иметь как можно больше читателей, я не могу угодить такому[1113] вкусу, по многим причинам. Во первых потому, что памятники истории того времени, о котором я пишу, остались только в переписках и записках людей высшего круга — грамотных; интересные и умные рассказы даже, которые мне удалось слышать, слышал я только от людей того же круга. Во вторых потому, что жизнь купцов, кучеров, семинаристов, каторжников и мужиков для меня представляется однообразною, скучною, и все действия этих людей, как мне представляется, вытекающими, большей частью, из одних и тех же пружин: зависти к более счастливым сословиям, корыстолюбия и матерьяльных страстей. Ежели и не все действия этих людей вытекают из этих пружин, то действия их так застилаются этими побуждениями, что трудно их понимать и потому описывать.