* № 139 (рук. № 89. T. II, ч. 5, гл. VIII).
<В начале[3608] апреля они встретились в театре, французском театре, возбуждавшем тогда негодование патриотов. Всё уже говорило о предстоящей войне. Но Анатоль никогда не думал и не мог думать об этом вздоре.
Долохов сумел уже так поставить себя, ознакомившись с значительными лицами столицы, что, ежели бы его выслали теперь, то компрометированы бы были эти лица, принимавшие его. Кроме того, за него хлопотали. Он уже показывался везде.
Анатоль стоял у рампы переднего ряда, разговаривая с первым попавшимся соседом (он всегда так был фамильярен). Сосед этот, московский юноша, был счастлив, что в виду всего театра говорит с львом московским. Анатоль стоял с тем добрым, веселым и спокойным совестью видом, который показывал однако, что он знает, что> большинство дамских биноклей, хотя и стараясь скрывать это, обращены на него. Он весьма мало был занят и тем, что на него смотрели (он привык), и тем, что рассказывали по театру новости из Петербурга о смене Сперанского и верной войне, и даже тем, как распутается эта тонкая французская комедия, которой он видел только второй акт; он думал о ножках в розовых башмачках актрисы и о том, куда бы поехать выпить после театра. В это время по первому ряду, шагая всем через ноги, как через кусты, и не глядя на них, подходил к нему Долохов в своей оригинальной черкеске.
— Здорово. — Анатоль улыбнулся своей доброй, глупой и твердой улыбкой.
— Вот говорил с ним (он сказал про московского юношу, которого видел в первый раз), куда бы поехать выпить. Поедем к Jogans [?] и его возьмем, а оттуда махнем к цыганам. — Долохов убийственно посмотрел на юношу: он строже и разборчивее был к знакомствам. Человек должен был быть выше его в общественном мнении, чтобы он был равен. Он отвел его.
— Нет, брат, поедем к Ахрасимовым, я обещал тебя привесть.[3609]
— А, это та, которой ты сказал, чтоб она убежала с тобой — тогда женишься? Ха, ха, ха, это отличная штука. Что же, не хочет?
— Да, я обещал. У них будут Ростов старик с дочерью, вон, в третьей с правой стороны.
— Эта в локонах — jolie femme, charmante petite,[3610] — сказал Анатоль. Он не мог говорить иначе, как всё французское о женщинах.
— Я не нахожу.
— Да, знаю, ты в ту был влюблен, в маленькую, худенькую.
Долохов нахмурился.
— Не говори об ней, — сказал.
— Ха, ха, ха, — засмеялся. Вот не знаю, где такие женщины, qui ne veulent pas de nous, quand nous voulons d’elles?[3611]
— Я тебе говорю — цыганки.
— Поедем к цыганкам. А не дурна. — Анатоль смотрел на Наташу, которая, действительно, с отцом сидела в третьей ложе. Наташа [видела], что Анатоль и Долохов смотрели на нее, и она смеялась, говоря что-то отцу, и не смотрела на них, но лицо ее светилось уже тем блеском и прелестью, которое придавало ей восхищение других. Восхищение усиливалось, и прелесть усиливалась. (Она знала, что Анатоль и Долохов были львы Москвы; ей обещала обоих показать ныне вечером Жюли, и Наташе досадно было, что они не обращали на нее внимания). Теперь cercle vicieux[3612] установился между ей и Анатолем через весь театр.
— Délicieuse cette petite,[3613] — сказал Анатоль и во время пиесы не смотрел на башмачки, а, повернувшись назад, на Наташу. Она, разумеется, только смотрела пьесу, ни разу не взглянула на него, но всё хорошела, и Анатоль влюбился по своему.
————
Марья Дмитриевна Ахросимова опустилась после смерти трех сыновей. Она молчала и только представляла своей фигурой. Жюли всё не выходила замуж. Хотя знакома была со всем миром и принимала уже сама.
Анатоль с Наташей встретились, как старые знакомые, не вследствие знакомства в Петербурге, а вследствие театра.
В Москве не чаи, как в Петербурге, а ужины. Победитель Анатоль. Они сейчас же уселись за стол. Старый граф о иллюминат[стве].
Он поддается направлению времени, с Марьей Дмитриевной. Подошел к Анатолю.
— О чем вы, о доме в деревне? Вот приезжайте, посмотрите.[3614]
—————
Nicolas по другим деревням. Май. Старый граф: — и зачем ты привез его. Соня караулит. Соня проснулась рано, Наташи не было.[3615] Бежит искать. В саду встречается Наташа счастливая, бросается ей в объятия. Анатоль идет.
Наташа. — Нет, не могу. Он меня любит. Я люблю его.
С[оня]. — Но что же было. Когда же он объявит?
Н[аташа]. — Ах, ты ничего не понимаешь. Он не может. Его отец.
С[оня]. — Да, что же его отец? Твой не хуже его.
Н[аташа]. — Ах, не говори, коли ты хочешь моего счастья.
Вечером я пойду с тобой, Соня. Я всё переговорю с ним. — Соня плачет.
— Наташа, что ты делаешь? Вспомни об Nicolas.
— Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. А ежели я его люблю, то он благороден.
С[оня]. — Наташа, друг мой,[3616] это злое чувство; когда любишь, то добр, а ты сердита.
Н[аташа]. — Нет, душенька. Дай мне счастия. Я не знаю, я так счастлива.
