ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты - [264]

— В седьмых, старайтесь, — сказал ритор, — частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом... другом... другом, который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.

Сказав это, ритор, взяв у Пьера его шляпу и шпагу, которую ему вручили при входе, опять вышел.

Оставшись вновь один, Пьер, загибая по пальцам, перебирал все семь добродетелей и недоумевал, почему их было семь и почему скромность поставлена наравне с любовью к ближнему и почему любовь к смерти была добродетель.

«Нет, все это пустяки», думал он. «Не ухожу сейчас только потому, что боюсь напрасно огорчить их, потому что желаю знать, как смотрит на всё это Иосиф Алексеевич, мой торжковский знакомый, и потому, что хочу видеть, чем всё это кончится».

В третий раз ритор вернулся скорее и, спросив Пьера, всё ли он тверд в своем намерении и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется, и, не давая времени Пьеру договорить утвердительный ответ, сказал:

— Орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами.

— То есть как же иероглифами? — спросил Пьер.

————

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

* № 98 (рук. № 89. Т.II, ч. 3, гл. I).

[3149] Никто уже не поминал о Буонапарте — корсиканском выходце и антихристе: не Буонапарте был, а был великий человек — Наполеон. Два года мы были в союзе с этим гением и великим человеком — императором Наполеоном. Два года его посланник Коленкур был чествуем в Петербурге и Москве, как ни один из посланников. В 1809 [году] император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с своим новым другом и только и было речи в высшем обществе, в обществе Анны Павловны, что о величии этого торжественного свидания двух властелинов мира и о гениальности императора Наполеона, бывшего корсиканца Буонапарте, антихриста, которого год тому назад по высочайшему манифесту, как врага рода человеческого, по всем русским церквам предавали анафеме. В 1809 году дружба двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла даже до того, что поговаривали о браке Наполеона с одной из сестер императора Александра и, когда Наполеон объявил войну Австрии, то русский корпус выступил на границу для содействия своему прежнему врагу Буонапарту и для воевания с прежним союзником, австрийским императором. Но в обществе чувствовалось, что мы не примем серьезного участия в этой войне, и общество не было занято ею.

Главное внимание русского общества обращали в это время внутренние преобразования,[3150] которые были производимы в это время императором[3151] во всех частях государственного управления.

Был тот молодой период царствования, следующий после продолжительного царствования (царствования Екатерины), в который всё бывшее, прежнее кажется устарелым, негодным, в который, кроме побуждения изменить надоевшее, дать разгуляться молодым силам, кроме той причины, что недостатки старого порядка видны и выгоды его незаметны, представляются еще бесчисленные причины, почему нужно уничтожить старое и ввести новое.[3152] Всё переделывалось, как новый жилец непременно переделывает квартиру, в которой долго до него жил его предшественник. Был тот молодой период царствования, который всякий народ переживает раз пять в столетие — период революционный, отличающийся только тем от того, что мы называем революцией, что власть при этих революциях находится в руках прежнего правительства, а не нового. В этих революциях, как и во всех других, говорится о духе нового времени, о потребностях этого времени, о правах человека,[3153] о справедливости вообще, о необходимости разумности в устройстве государства и под предлогом этих идей и выступают на поприще самые неразумные страсти человека. Пройдет время и охота, и прежние нововводители точно также упорно держатся за свое бывшее новое, а теперь старое, и отстаивают свое убранство квартиры против подросшей молодежи, которой опять хочется и нужно удовлетворить своей потребности попробовать свои силы. И точно также обе стороны говорят друг другу аргументы, которые они считают истиной: одни о новом духе времени, правах человека и т. п., а другие о освященном временем праве, о выгодах известного, привычного и т. п., и обе стороны стремятся удовлетворить потребностям возрастов человека.

Как и всегда, нововводители в 1809 году имели пример к подражанию, к которому они стремились. И пример этот был отчасти Англия, отчасти Наполеоновская Франция.[3154]

Давно уже вышел указ о уничтожении коллегий и учреждении Государственного совета и министерств, вышел указ об экзаменах для получения чинов[3155] и указ о уничтожении преимуществ придворных чинов, и готовились другие, еще важнейшие, еще разумнейшие преобразования, которые пугали стариков, которые знали, что им не дожить до плодов этих семян, и радовали молодежь, потому что молодежь любит новое. Как и всегда, и те и другие, полагая, что они приводят аргументы, и думая, что действуют вследствие мысли на основаниях разума,— и те и другие удовлетворяли только своей инстинктивной потребности. И так же, как и всегда, и те и другие, вследствие спора, забывали даже и свои мнимые доводы и действовали только вследствие