ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты - [258]
— Ты знаешь, за чем ты меня застал? А? Ст'гочу, б'ат, отзыв на этого 'акалью...
— Какого? — спросил Ростов.
— Того самого. Ведь ты знаешь, — закричал Денисов, — <Я под судом> приговорен к разжалованью и лишенью прав. Да, с лишением прав за то, что я вздул эту гадину. А? Ты слушай.[3120] Я прямо пишу им. Постой, постой. — Денисов хотел встать, чтобы достать бумаги на окне, забыв свою рану, но[3121] сморщился от боли[3122] и попросил Ростова подать ему лежащие там бумаги. Ростов подал ему бумаги, но Денисов взял в руки ту, которую он писал.
— Ты слушай, я прямо пишу.
Видно было, что Денисов наслаждался этим процессом отписыванья и что его меньше занимал в это время вопрос о том, чем кончится суд над ним, чем то, каково он отделывает их. Стуча кулаком по столу, хмурясь и горячась, он передал Ростову все подпущенные им шпильки провиантскому ведомству. Последняя же бумага, которую он теперь только писал, по его мнению была chef d'oeuvre.>
— Ты слушай, Ростов. Вот что я пишу им. «Ежели высшее начальство считает поступок мой отбития неназначенного мне транспорта для спасенья вверенной мне части войск от голода — разбоем, то какое наименование может быть дано поступку чиновника, не отбивающего, но ворующего солдатский хлеб не для утоления не только людей, но и своего голода, а ворующего для своей корысти».
<Ростов пробыл[3123] сутки у Денисова и ничего не слышал от него, кроме разговоров о своем деле, ругательств на воров и чтения его[3124] бумаг. Как только разговор заходил о постороннем, Денисов замолкал и, видимо, не слушал. Ввечеру к Денисову зашел[3125] доктор, обходивший больных, и, застав его за горячим рассказом, улыбнулся.
— Верно о своем деле говорит господин маиор, — сказал доктор Ростову таким тоном, что видно было, доктор уж не раз слыхал такие рассказы. — Вы бы ему советовали не думать об этом, а лечиться, пустая рана, а не заживает...
После доктора в комнату вошли два офицера. Один — улан с повязанной головой, другой — артиллерист в халате без правой руки и с маленькой трубочкой во рту, закушенной набок. Это был Тушин, призревший Nicolas в Шенграбенском деле. Тушин узнал и радостно обнял Nicolas.
— Вот где бог привел свидеться, милый человек, а мне так отрезали кусочек — вот... — Он с веселой улыбкой показал свой пустой рукав. — Ну, что ж, съиграем в бостончик, Василий Дмитрич, — сказал он.
Денисов согласился и они вчетвером сели играть на постели Денисова. В середине игры разговор зашел о последнем Фридландском сражении. Улан рассказывал полученные им известия. Он говорил, что армию нарочно погубили, вывели ее на поле, поставили задом к реке и заставили стоять до тех пор, пока не собралась вся французская армия. Потом, как началось сражение, сейчас же велели отступать. И пошла потеха. Мосты сожгли, бродов нет. Так, ни за что, погубили армию. Говорят, у главнокомандующего падучая сделалась, а я думаю — измена.
— И, как можно! — защищал Тушин, — какая измена? Так, задумались.
— Ну, вам всё хорошо.
— И поделом! — закричал Денисов, — пускай их бьют! Чтоб они знали, что подлецы и что честные люди. Небось какой-нибудь вор провиантский командовал. — Он отложил карты и опять начал рассказ о своем деле.
На другой день рано утром Тушин отозвал Ростова в сторону и сказал ему.
— Я хотел вам сказать[3126] про Денисова — вы его друг, как я вижу.[3127] Дело его плохо. У нас такой пример был, разжаловали.[3128] Одно спасенье, коли есть у вас человечек в штабе, надо поскорее подать письмо и просить государя, пока у него не было на конфирмации, Я, любя его и вас, говорю...
Ростов пробыл день у Денисова, во время которого он ни минуты не нашел старого Денисова. Он видел в нем только озлобленность, раздражение, равнодушие ко всему, что только не касалось его дела и полусумасшедшего увлечения своими бумагами.
С тяжелым чувством потери своего друга Ростов поехал в полк и, посоветовавшись с полковым командиром и выпросившись у него, поехал в главную квартиру.[3129]
В главной квартире у Ростова никого не было, кроме Бориса, бывшего адъютантом у весьма важного лица, и[3130] он решился обратиться к нему.
————
Есть одно свойство человеческой природы, которое служит главным источником обвинений в лживости этой природы и в противуречиях, которые кажутся нам в ней. Это есть свойство выбора из бесчисленной массы разнородных впечатлений одного известного рода впечатлений и сгруппирования их около какого нибудь одного поражающего явления. Человек спит и в мгновение неполного сна испытывает различные впечатления и опять забывает их, но какое нибудь резкое впечатление — стук или свет — пробуждает его и все прежние безразличные впечатления в момент пробуждения мгновенно группируются около последнего впечатления. Человек просыпается и говорит, что он видел сон. Человек просыпается и рассказывает, что он видел во сне, как он ходил на охоту, собака искала, он взводил курок, дичь вылетала, он стрелял, и звук выстрела разбудил его.
Звук же выстрела был звук ударившего ставня.[3131] В момент пробуждения все прежние впечатления сгруппировались около удара ставня.
