«Боже мой, что я делаю», подумал он, «я бесчестный, я погибший человек. Пулю в лоб — одно, что остается. И что делать? как выйти из этого? Нет выхода. А я хочу петь с ними».
«Nicolas, что с вами?» спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она одна видела, что что нибудь не хорошо с ним. Он сердито отвернулся. Ему оскорбительно было за нее ее участие. Он считал себя столь низко упавшим человеком, что он срамил всех людей, которые любили его. Наташа с своей чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой было так весело в эту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. «Я слишком счастлива в эту минуту и слишком большое удовольствие предстоит мне, чтобы его портить сочувствием горю», почувствовала она и сказала себе: «нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел, так же как и я».
— Ну, Nicolas, — сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Она, гордо приподняв голову, грациозно опустив руки и энергическим движением переступая с каблучка на ципочки, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я», как будто говорила она. «Ну ка, кто останется равнодушным ко мне, посмотрим».
Ей все равно было, что два, три человека смотрели на нее. Она вызывала весь мир этим взглядом. Добрый восхищенный взгляд Денисова встретился с ее взглядом.
«Однако, какая вы злодейская кокетка будете», сказал ей его взгляд.
«Да еще какая!» отвечал ее взгляд и улыбка. «А что же, разве это дурно?»
— Ну, Nicolas.
Nicolas машинально ударил первый аккорд. «И что они делают глупости — поют», думал он, «когда тут человек — я, погибаю. Не об этом думать ладо, а о том, как спасти себя. А это всё глупо, детство и старый Денисов любезничает противно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Уж она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, а в тысячу первый раз[2844] заставляют вас содрогаться и плакать. Весь мир для Nicolas мгновенно сосредоточился в ожидании следующей фразы, всё сделалось разделенным на три темпа, в котором была написана ария, которую она пела: раз, два, три, раз, два, три, раз... «Эх, жизнь наша дурацкая», подумал Nicolas. «Всё это несчастье, и Долохов, и злоба, и деньги, и долг, и честь — всё это вздор, а вот оно настоящее... Ну, Наташа, как она этот si возьмет... Отлично!» и он невольно взял полной грудью втору в терцию высокой ноты. «Раз, два, три, раз...» Давно уже не испытывал Nicolas такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но пришло время, и он опять вспомнил и ужаснулся. Старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Nicolas не имел духа сказать ему в тот же вечер.
На другой день он не выезжал из дому и не решался объявить отцу о своем проигрыше, несколько раз подходил к двери его кабинета и с ужасом отбегал назад.[2845] Но не было выхода из этого положения. Изменял ли он своему слову в отношении Долохова, лишал ли он себя жизни, как он думал об этом неоднократно, или объявлял обо всем, без тяжелого удара своим старикам дело это не могло обойтись.[2846] Он пришел перед обедом к отцу вместо того, чтобы сказать, что было нужно, с веселым видом начал говорить, сам не зная почему, о последнем бале. Наконец, когда отец взял его под руку и повел пить чай, он вдруг самым небрежным тоном, как будто он просил экипажа съездить в город, сказал ему:
— Папа, а я к вам за делом приходил. Я было и забыл. Мне денег нужно.
— Вот как, — сказал отец, находившийся особенно в веселом духе, — я тебе говорил, что недостанет. Много ли?
— Очень много, — краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую долго потом не мог себе простить Николя, — я немного проиграл, — сказал он, — т. е. много, даже очень много, сорок две тысячи.
— Что? полно, не может быть...
Когда сын рассказал всё, как было, и главное то, что он обещал заплатить нынче же вечером, старик схватил себя за голову и, не думая упрекать сына и жаловаться, бросился из комнаты, только приговаривая: «как же ты мне не сказал прежде» и поехал к своим знатным знакомым отыскивать нужную сумму.
Когда он вернулся в двенадцатом часу с камердинером, несшим за ним деньги, он в кабинете у себя нашел сына, лежавшего на диване и плакавшего навзрыд, как ребенок.[2847]
Д[енисов] на другой день отвез деньги и вызов Долохову, но получил отказ.[2848]
Через <две недели> Н. Ростов уехал в свой полк, тихий, задумчивый и печальный, не простившись ни с кем из своих блестящих знакомых и проведший последнее время в комнате барышень, исписав их альбомы стихами и музыкой. Старый граф, набрав учителей и гувернанток, после отъезда сына вскоре переехал в деревню, где его присутствие, как он думал, становилось необходимо вследствие совершенного расстройства дел, произведенного преимущественно последним неожиданным долгом [в] сорок две тысячи.
