ПСС. Том 07. Произведения, 1856-1869 гг. - [36]

А Маланька шла точно также, какъ и другія бабы, ни наряднѣе, ни чуднѣе, ни веселѣе другихъ. На ней была панёва клѣтчатая, обшитая золотымъ галуномъ, бѣлая, шитая краснымъ рубаха, гарусная занавѣска, красный платокъ шелковый на головѣ и новые коты на шерстяныхъ чулкахъ. Другія были въ сарафанахъ, и въ поддёвкахъ, и въ цвѣтныхъ рубахахъ, и въ вышивныхъ котахъ. Также, какъ и другія, она шла, плавно и крѣпко ступая съ ноги на ногу, помахивая руками, подрагивая грудью и поглядывая по сторонамъ своими бойкими глазами. <Да что то не то было въ ней, отчего её издалека видно было, а вблизи с нее глазъ спустить не хотѣлось.> Она шла, смѣялась съ солдатомъ и про мужа вовсе не думала.

— Ей Богу, наймусь въ выборные, — говорилъ солдатъ, — потому, значитъ, въ эвтомъ дѣлѣ оченно исправно могу командовать надъ бабами. Меня Андрей Ильичъ знаетъ. Я тебя, Маланья, замучаю тогда.

— Да, замучаешь, — отвѣчала Маланья, — такъ то мы лѣтось земскаго въ ригѣ, ленъ молотили, завалили, портки стащили, да такъ то замучали, что побѣжалъ, портки не собралъ, запутался. То то смѣху было.

И бабы покатились со смѣху, даже остановились отъ хохота, а солдатка хохотунья присѣла, ударила себя по колѣнямъ ладонями и завизжала хохотомъ.

— Ну васъ совсѣмъ, — сказала Маланья, локтемъ толкая товарку и понемногу затихая отъ смѣха.

— Ей Богу приходи, — сказалъ солдатъ, повторяя то, что онъ уже говорилъ прежде, — сладкой водки куплю, угощу.

— Ей мужъ слаще водки твоей, — сказала солдатка, — нынче пріѣхать хотѣлъ.

— Слаще, да какъ нѣтъ его, такъ надо чѣмъ позабавиться для праздника, — сказалъ солдатъ.

— Что ты мое счастье отбиваешь, — сказала Маланья. — Больше водки покупай, Барычевъ, всебезпремѣнно придёмъ.

И вдругъ Маланьѣ вспомнилось, что мужъ второй праздникъ обѣщалъ пріѣхать и не пріѣзжаетъ, и по лицу ея пробѣжало облако. Но это было только на одно мгновенье, и она опять начала смѣяться съ солдатомъ. Солдатъ шопотомъ сказалъ ей, чтобы она одна приходила.

— Приду, Барычевъ, приду, — громко сказала Маланья и опять залилась хохотомъ. <Не много нужно, чтобы рабочимъ, молодымъ и здоровымъ людямъ въ праздникъ было весело.> Солдатъ обидѣлся и замолчалъ.

Анисимъ Жидковъ, который видѣлъ, какъ Тихонъ въѣхалъ въ деревню, стоялъ у порога своей избы; мимо самаго него проходили бабы. Когда Маланья поравнялась съ нимъ, онъ вдругъ ткнулъ её въ бокъ пальцемъ и сдѣлалъ губами: крр…, какъ кричатъ лягушки. Маланья засмѣялась и на отмашь ударила его.

— Что, хороводница, лясы точишь съ солдатомъ, мужъ глаза проглядѣлъ, — сказалъ Анисимъ смѣючись, и, замѣтивъ, какъ Маланья вся вспыхнула, покраснѣла, услыхавъ о мужѣ, онъ прибавилъ степенно, такъ чтобы она не приняла за шутку:

— Ей Богу. Въ самыя обѣдни на тройкѣ пріѣхалъ. Могарычъ за тобой.

Маланья тотчасъ же отдѣлилась отъ другихъ бабъ и скорымъ шагомъ пошла черезъ улицу. Пройдя черезъ улицу, она оглянулась на солдата.

— Мотри, больше сладкой водки покупай, я и Тихона приведу, онъ любитъ.

Солдатка и другія бабы засмѣялись, солдатъ нахмурился.

— Погоди жъ ты, чортова баба, — сказалъ онъ.

Маланья, шурша новой панёвой и постукивая котами, побѣжала до дома. Сосѣдка посмѣялась ей еще, что мужъ гостинца — плетку привёзъ, но Маланья, не отвѣчая, побѣжала къ избѣ.

Тихонъ стоялъ на крыльцѣ, смотрѣлъ на свою бабу, улыбался и похлопывалъ кнутомъ. Маланья стала совсѣмъ другая, какъ только узнала о мужѣ и, особенно, увидала его. Краснѣй стали щеки, глаза и движенія стали веселѣе и голосъ звучнѣе.[36]

— И то видно, плетку въ гостинецъ привезъ, — сказала она смѣясъ.

— Ай плоха плетка то? — сказалъ мужъ.

— Ничего, хороша, — отвѣчала она улыбаясь, и они вошли въ избу.

Вслѣдъ за бабой пришелъ старикъ и пошелъ съ Тихономъ смотрѣть лошадей. Маланья скинула занавѣску и принялась помогать матери собирать обѣдать, все поглядывая на дверь. Старикъ вошелъ въ избу, старуха стала разувать его. Маланья побѣжала на дворъ къ Тихону, схватила его обѣими руками за поясъ и такъ прижала къ себѣ, что онъ крякнулъ и засмѣялся, цѣлуя её въ ротъ и щеки.

— Право, хотѣла къ тебѣ идти, — сказала Маланья, — такъ привыкла, такъ привыкла, скучно да и шабашъ, ни на что бъ не смотрѣла, — и она еще прижалась къ нему, даже приподняла его и укусила.

— Дай срокъ, я тебя на станцію возьму, — сказалъ Тихонъ, — тоже тоска безъ тебя.

Гришутка вышелъ изъ избы и, посмѣиваясь, позвалъ обѣдать. Старикъ, старуха, Тихонъ, Гришутка и солдатёнокъ, помолившись, сѣли за столъ; бабы подавали и ѣли стоючи. — Тихонъ ни гостинцевъ не роздалъ ни денегъ не отдалъ отцу. Все это онъ хотѣлъ сдѣлать послѣ обѣда. Отецъ, хотя былъ доволенъ всѣми вѣстями, которыя привезъ Тихонъ, все былъ сердитъ. Онъ всегда бывалъ сердитъ дома, особенно въ праздникъ, покуда не пьянъ. Тихонъ досталъ денегъ и послалъ солдатку за водкой. Старикъ ничего не сказалъ и молча хлебалъ щи, только глянулъ черезъ чашку на солдатку и указалъ, гдѣ взять штофчикъ.

Тройка была хороша, денегъ привезъ довольно. Но старику досадно было, что сынъ карего мерина промѣнялъ. Карего мерина, опоёнаго, самъ старикъ прошлымъ лѣтомъ купилъ у барышника и никакъ не могъ согласиться, что его обманули, и теперь сердился, что сынъ промѣнялъ такую по его мнѣнію хорошую лошадь. Онъ молча ѣлъ, и всѣ молчали, только Маланья, подавая, смѣялась съ мужемъ и деверемъ. Старикъ прежде самъ ѣзжалъ на станціи, но не зналъ этаго дѣла и прогонялъ двѣ тройки лошадей, такъ что съ однимъ кнутомъ пришелъ домой. Онъ былъ мужикъ трудолюбивый и не глупый, только любилъ выпить и потому разстроилъ свое хозяйство, когда велъ его самъ. Теперь ему весело и досадно было не за одного карего мерина, но и за то, что сынъ хорошо выстоялъ на станціи, а самъ онъ раззорился, когда ѣздилъ ямщикомъ.