Псоглавцы - [60]

Они медленно приближались к «огнищу». Их остановили внезапно раздавшиеся оттуда возгласы и громкий говор многих мужских голосов, разносимый гулким эхом по дремлющей земле.

— Это наши! Поциновицкие и льготские! — воскликнул Шерловский.

Он не ошибся. Подойдя ближе, они увидели отряд мужчин в широких плащах, вооруженных по большей части ружьями. Их было человек пятьдесят — все как на подбор. Они только что пришли окольными путями через лес на подмогу и усаживались вокруг костров, приветствуемые ходами.

— Я еще приду к костру! — шепнул Шерловский, расставаясь с Манкой. Он направился к односельчанам.

В это самое время Ганка, сидя на краю «огнища» под старыми елями, успокаивала Ганалку, разбуженную криками поциновицких ходов. Зато Павлик даже не пошевельнулся. Семейство Искры, расположившееся на ночлег поодаль от костра, тоже спало крепким сном. Сам Искра был где-то с остальными мужчинами.

Ганка покачивала девочку на коленях и тихонько напевала колыбельную песенку. Но самой ей хотелось плакать от этой песенки. Она вспоминала, как, бывало, они вместе с мужем укладывали детей и сидели вдвоем подле них. А теперь — как цыгане в лесной глуши… Но это бы еще ничего. Был бы он с ними! Тогда бы она все перенесла. Где-то он сейчас, что он делает? Когда, наконец, вернется?

Глава двадцать вторая

Минула первая ночь, проведенная в лесу. Сторожевые ни на минуту не сомкнули глаз. Но в лагере противника не замечалось никакого движения. То же было и на следующий день.

Тем бдительнее и осторожнее стали ходы на сторожевых постах. Беженцы в лесу приободрились. Самые страшные минуты они пережили вчера утром. Тяготившее всех опасение оказалось напрасным. Уезд цел и невредим. А в лесу летом не так уж плохо. Еды они захватили с собой на несколько дней и все помогали друг другу. Да и соседние деревни не забывали о них. Из Стража, из Тлумачева, из Ходова им приносили все, что можно.

Но мужчины были все же в недоумении: почему их оставляют в покое? Не хотят ли взять измором, рассчитывая, что нужда и голод заставят их разойтись, и уездские ходы тоже вернутся к себе и будут просить помилования? Ну, это не так-то просто! Ходы смеялись, высчитывая, сколько пройдет времени, пока они съедят весь укрытый в лесу скот.

Матей Пршибек не переставал призывать к осторожности. Он говорил, что войска могут напасть совершенно неожиданно и надо с удвоенной бдительностью следить за врагом. Лицо его вновь стало хмурым. Он понимал, что не все тут долго выдержат. Многие, особенно из дальних, скоро начнут подумывать о доме.

Впрочем, к вечеру он опять немного повеселел. К ходам вторично явился офицер с предложением сдаться. Предложение было опять единодушно отвергнуто.

Прошла вторая ночь, наступил третий день жизни в лесу с оружием в руках, лицом к лицу с неприятелем. В Гамрах, во дворе около знамени, воткнутого в землю под старой грушей, собрались старосты и наиболее уважаемые люди ходских деревень. Не было только тех, которые задержались в Праге в апелляционном суде, как думали ходы, не подозревавшие, куда попали их выборные. В селе было оживленно, всюду вооруженные ходы. Над лесом собиралась гроза, черные тучи постепенно заволакивали все небо. Но собравшиеся не замечали, как шумит ветер в ветвях старой груши, как полощется их белое знамя. Они рассуждали о том, что же будут делать войска.

Матей Пршибек стоял, прислонившись к дереву. Он был погружен в свои мысли, но сразу очнулся и вздрогнул, когда стражскии Конопик сказал, что те там — он указал в сторону Уезда — не двигаются потому, что ждут подкрепления. Таково было мнение и самого Пршибека.

— И ты боишься этого? — резко спросил он Конопика.

— Бояться не боюсь, но если их будет что саранчи…

— Тогда у тебя зачешутся пятки?.. — И Пршибек презрительно засмеялся.

Конопик покраснел и хотел что-то ответить, но в это время невдалеке послышались крики. Все пришло в движение. Лежавшие на траве ходы вскакивали, находившиеся в помещениях выбегали во двор. Все толпились вокруг какого-то человека. Это не был чужой: на нем был белый ходский жупан.

Старики, совещавшиеся у колодца, повернули головы к калитке. Некоторые направились к забору поглядеть. И вдруг все разом закричали:

— Брыхта! Постршековский Брыхта!

Следом за Брыхтой во двор вбежала толпа его земляков.

— Так вы воевать решили? — кричал Брыхта, размахивая чеканом. — Ну, будем драться, — и он стал здороваться.

— Где остальные? — кричали ему со всех сторон.

— Идут.

— Вот они! Пайдар! И Сыка!

— Прокуратор!

— Из Праги?

Прошло несколько времени, пока волнение улеглось. Кто бы мог их ожидать? Все думали, что они в Праге, а они вдруг словно из-под земли выросли.

Вопросы сыпались, как из рога изобилия.

— Как вы добрались сюда? Вы знали, что у нас делается?

Выборные, собственно Сыка, рассказали, что они пробирались окольными путями, лесами и что о восстании они услышали еще в Праге.

— А где кутский бургграф? — спросил Сыка.

Вокруг засмеялись и рассказали, что бургграф тут недалеко, за «огнищем», привязан к дереву, жив и здоров, только дрожит от страха.

— Значит, его не убили? — удивился Сыка.

— И никого не убивали? — спросил Пайдар.