Психомагия. Воображение как основа жизни - [3]

Отдельно идет рассказ поэта и специалиста по психопатологии Мартина Бакеро, побывавшего на моем мастер-классе в Сантьяго-де-Чили, а затем приехавшего в Париж, чтобы поближе ознакомиться с моей работой. Мартин первым начал применять психомагию для лечения психических расстройств, и в этом его большая заслуга. Благодаря ему у меня возникла надежда, что мое искусство врачевания однажды станет частью традиционной медицины.

Алехандро Ходоровски

Психомагия Некоторые размышления о лечении панических расстройств (беседы с Жилем Фарсе)

Оригинальное название: Psychomagie. Approches d’une therapie panique, перевод Кристобаля Санта-Крус.

Преамбула

«Я не забулдыга и не святоша. Сам колдун не должен быть „святым“. Он должен уметь опускаться на дно, подобно воши, и взмывать в поднебесье, подобно орлу. Должен быть богом и дьяволом одновременно. Быть хорошим колдуном – значит находиться в центре бури и не искать убежища. Это значит познавать жизнь во всех ее проявлениях. Это значит быть иногда безумцем. Это свято».

Хромой Олень шаман сиу (лакота)

Я провел множество вечеров в библиотеке Алехандро Ходоровского в попытках постичь суть психомагии. И как-то я спросил у него, не надумал ли он прописать и мне психомагическое «средство». Ходоровски ответил, что наша совместная работа над этой книгой и без того повлияет на меня достаточно сильно. Ладно, решил я, почему бы и нет?

Надо сказать, что Ходоровски сам по себе ходячее психомагическое средство, персонаж однозначно и безоговорочно «панический», от общения с которым ровный ход нашей, такой предсказуемой на вид, жизни начинает давать сбои.

Драматург, вошедший в историю театрального искусства благодаря движению «Паника» – его основали трое единомышленников: Ходоровски, Топор и Аррабаль; режиссер первых в истории кинематографии культовых фильмов «Крот» и «Священная гора» – американцы до сих пор посвящают им диссертации и научные исследования; автор комиксов, позволяющий себе роскошь работать только с лучшими нашими художниками; заботливый отец пятерых детей, с которыми он поддерживает самые доверительные отношения; Ходоровски – таролог, не признающий правил, чья интуиция поражает воображение. В наше время, когда парижская публика избегает лекций и конференций, этот вдохновенный паяц собирает на представления своего «Мистического кабаре»[3] полные залы благодаря лучшей из реклам – из уст в уста; к тому же он не интернационально, но, говоря словами художника Мебиуса, интергалактически известный маг, к которому обращаются рок-звезды и другие артисты со всего мира.

Этот русский чилиец, проживший много лет в Мексике, а теперь обосновавшийся во Франции, этот литературный герой, которого так и не удалось создать нынешним замороженным литераторам, все свое многомерное бытие отдал во власть воображения.

Его дом – мудрый союз порядка и беспорядка, дисциплины и хаоса – отражает не только характер своего жильца, но и саму жизнь. Даже просто заглянуть в эту кладовую, заполненную книгами, видеофильмами и детскими игрушками – значит получить незабываемый опыт. В доме Ходоровского можно случайно наткнуться на рисунки Мебиуса, Бука или Бесса[4], на неожиданного кота или на неизвестную, невесть откуда взявшуюся женщину, которая, как она утверждает, уже какое-то время присматривает за домом… Это место исполнено поэтической мощи и бьющей через край концентрированной, но в то же время укрощенной энергии.

О работе с Ходоровским можно сказать только одно: это не фунт изюма. В первую очередь потому, что он не желает ничего знать о планировании, расписании, повестке дня и прочих рамках, которые себе ставят простые смертные, чтобы их жизнь не превратилась в хаос. Когда он предложил мне изложить на бумаге его психомагические приключения, я понял, что мне придется посвятить этому все свое время. С Ходоровским невозможно ничего планировать, у него не бывает заблаговременно намеченных дел или заранее установленных сроков – все у него происходит стихийно, он весь – блик, мгновенный, неуловимый отблеск. И не то чтобы ему так чужда была дисциплина или он не мог бы придерживаться расписания, напротив. Тут мы сталкиваемся с совершеннейшей загадкой: как человек, который после нашей с ним работы отправлялся прямиком на съемочную площадку снимать фильм с красноречивым названием «Похититель радуги» (1990), бестрепетно руководил там высокобюджетными съемками, укрощал «священных чудовищ» – Питера О’Тула, Омара Шарифа или Кристофера Ли, умягчал продюсеров – столь же прагматичных, сколь и беспокойных, как этот же самый человек не просто не помнил, а палец о палец не желал ударить, чтобы помнить о своих договоренностях?

Как мог он в сентябре согласиться провести конференцию в марте и даже не оставить крошечной пометки в еженедельнике, и оттого по мере приближения назначенного дня его приходилось попросту караулить – не дай бог, он забудет о своем обещании, ищи его потом по всем затерянным уголкам планеты!

Алехандро убежден, что саму реальность бесконечно лихорадит, оттого она одновременно так восхитительна и так изнуряюща, и оттого Алехандро так чрезмерен во всех своих проявлениях. Как только у него появляются слушатели, он не может устоять перед желанием довести их до ручки. У этого исключительного во всех отношениях человека есть одна очень южноамериканская черта: в частной беседе Ходоровски то предстает мягчайшим и скромнейшим существом, то вдруг в мгновение ока превращает происходящее в барочную оперу уровня его собственных фильмов, где гротеск соперничает с серьезностью, а непристойность – со святостью. Он словно ходит по проволоке, пляшет на тончайшей границе, отделяющей настоящее творчество от дешевой провокации, новшество от вопиющего дурновкусия, дерзость от пошлости. Мебиус, гениальный автор «Эль Инкаля»